Опальные
Шрифт:
А мая в 22-й день причалили мы к городу Касимову. А город тот и поднесь как бы татарский: живут там одни татары, и владеет ими молодой их царевич, князь Рескитский Василий Арасланович, а все же признает над собой верховную власть московского царя. И собрался в кремль княжеский капитан наш Бутлер с товарищами поклониться царевичу, и упросил тут капитана мингер Стрюйс взять с собой и меня, чтобы посмотреть мне тоже, какой из себя этакий татарский царевич. Да не задалося! Отбыл, слышь, царевич со царицей-матушкой своей в Москву, на поклон к великому государю. А принял нас с почетом старший его царедворец и много нас угощал, мы же его отдарили за ласку табаком и иными гостинцами.
А мая в 24-й день, не доезжая города Мурома, в большом селе Ляхи напросился к нам на корабль некий убогий чернец, "не для хлеба куса, а ради самого Иисуса", и дозволил ему капитан Бутлер ехать с нами безденежно на Волгу.
А как доплыли мы тут до Мурома, рассказал мне отец Амвросий стародавний сказ про соименника моего, славного богатыря Илью Муромца. Жил тот богатырь близ Мурома, в селе Карачарове, сиднем тридцать лет, а собравшись на подвиги богатырские, подстрелил из лука на дубе лютого Соловья-разбойника, а подстрелив, привязал к своему седлу и повез в Киев к князю-солнышку Владимиру. Кабы мне тоже подстрелить этак разбойника Стеньку Разина да предоставить в Москву нашему великому государю-солнышку Алексею Михайловичу!
А июня в 5-й день увидали мы Нижний Новгород, первый после Москвы город во всем царстве московском. А лежит Нижний на превысоком берегу, и стекаются под ним две реки: Ока да Волга. А больше Волги нет реки ни у нас на Руси, ни во всей немечине. И мингеру Стрюйсу, Ивану Иванычу моему, видать такую реку даже за редкость было. И сказывал он, что в красе с Волгой может помериться одна лишь немецкая река Рейн: у Волги-де горист один правый берег, у Рейна же оба берега. Да не верится мне, чтобы могла быть река краше нашей Волги! Раскинулась она, матушка, под Нижним широко-широко, а вся круча над ней муравой, словно ковром зеленым, устлана, а на том ковре домики пораскиданы, а на самом-то верху кремль высится, — стена кремлевская белокаменная, зубчатая с башнями, а над стеной золотые купола соборные на солнышке как жар горят!
А построен кремль сей уже три века назад, а укреплен он ныне заново по повелению государеву. Ждут сюда снизу, вишь, из Астрахани немилых гостей — казаков Стеньки Разина, и засело против них в кремле войско сильное.
И ходили мы втроем — Иван Иваныч, да отец Амвросий, да я — по всему Нижнему, и дивился опять Иван Иваныч здешней дешевизне: рыбы на копейку дают столько, что голодному не съесть, а за аршин полотна самого тонкого берут копейку же. А вьют еще хорошо здесь канаты да веревки, и заказал их Иван Иваныч для наших двух судов немалую толику.
А поведал нам тут отец Амвросий, как вырос русский Нижний Новгород на земле племени чужеземного, мордвы, и отчего Русь мордву победила. Жил, по преданию, на месте Нижнего мордвин Скворец, товарищ Соловья-разбойника, и было у Скворца ни много ни мало восемнадцать жен и семьдесят сыновей. Да, состарившись, похотел узнать Скворец, что-то после него с сыновьями его станет. И пошел он к чародею Дятлу, и предрек ему Дятел, что ежели сыновья его будут жить меж собой в миру и ладу, то никакая сила вражья их не одолеет, и не будет конца их веку, и детей их, и внуков, и правнуков; ежели же станут злобиться друг на друга, враждовать меж собой, то придут русские и прикончат их. И сбылось все по сказанному, как по писанному. Умер Скворец, и стали сыновья его на пагубу свою враждовать меж собой, и пошел на них сперва русский князь Андрей Боголюбский, а там и другие князья, и покорили русские мордву, и был заложен ими на угловой горе, где стекается Волга с Окой, крепкий кремль с каменной вокруг стеной. Да не устоял кремль против татарвы поганой, что жгла и разоряла русские города и веси. Тяжело тут стало жить нижегородцам. И много воды утекло, доколе не прогнали мы татар, и не объединилась святая Русь. И стал тогда Нижний для всей Руси оплотом, а в торговле первым. Отбивался он во времена великого смятения и от поднявшейся вновь мордвы, и от вора Тушинского. И замыслили тут поляки возвести на престол московский королевича своего Владислава, и обложили большим войском Троицкую лавру. И стеклись на площадь в Нижнем все граждане, и женщины, и дети, и возгласил Козьма Минин, муж праведный и великомудрый:
— Заложим,
И приносили граждане на площадь все, что у кого было, и собралась могучая рать с князем Пожарским и отбила врага от Троицкой лавры.
И повел нас отец Амвросий в Спасо-Преображенский собор, где погребен Минин, и спустились мы из верхнего храма по лесенке в подземный склеп к самой гробнице Минина и поклонились его праху.
Июня же 11-го дня тронулись мы из Нижнего вниз по Волге-матушке. А берет начало Волга в Тверской области и течет до самого Каспия с лишком три тысячи верст. А сильна Волга своим плодородием, и уподобить ее можно разве только Нилу, реке египетской, и разливается она по весне от тающих снегов кругом на многие версты. И ширь ее тогда необъятная, и красота неописанная, и опрокинута в струях ее вся высь небесная, а затопленные рощи по пояс в воде стоят и, как бы в зеркале, сами на себя любуются, не налюбуются. Где же сузят реку излучинами крутые берега, так к вечеру излучины алым заревом загораются, и курится пар огнистый от берега до берега над верхушками лесными. А смеркнется, так засветятся в темноте там да сям огонечки рыболовные. Да из темноты через полреки свежим духом лесным вдруг как потянет — не надышишься! А вот где-то в чаще еще и соловей защелкал, а другой ему в ответ… И заноет у тебя ретивое сладко таково и больно! Ведь и у нас-то, в Талычевке, есть тоже своя рыбная ловля, есть и леса зеленые, и соловьи голосистые; а опричь всего, и люди близкие, милые… Что с вами там, родные вы мои? Жив ли ты еще батюшка, не помер ли? Храни тебя всемилостивый Бог, продли твои дни, чтобы нам с Юрием еще застать тебя, собой обрадовать!
А июня 19-го дня пристали мы к большому поселению, Васильгороду. А омывается Васильгород рекой Волгой и рекой Сурой, и водится тут первая по всей Волге стерлядь, и зовется затем Васильгород столицей стерляжьей. А у каждой рыбы, сказывают, есть свой особый царь, а на Суре стерляжий царь, и живет он на самой глубине, и разукрашено его становище жемчугами и каменьями самоцветными. А в полнолуние выплывает на берег царица стерляжья, красавица-русалка с рыбьим хвостом, золотым гребнем зеленые косы свои расчесывает; а супруг ее, стерляжий царь, рядом с ней на камень садится, и венец его издали в лучах месяца звездой так и искрится. А осерчает когда на васильгородцев стерляжий царь, нашлет он на них гибель водяную, — и тонут, погибают все суда речные. И сам знаешь ведь, понимаешь, что все то одни сказки-небылицы, а нет-нет и вздохнешь про себя, пожалеешь, что не дано тебе заглянуть хоть одним-то глазком в те подводные чертоги стерляжьего царя!
А за Васильгородом никакого жилья на много-много верст — ни по крутому правому берегу, ни по левому плоскому. А на крутом берегу темный бор шумит, а плоским берегом все зеленые луга без конца и края стелятся, и от трав луговых на всю реку словно благоухающей миррой пахнет. В траве же дергачи поскрипывают, а в поднебесье жаворонки колокольчиками звенят-заливаются. Чудно хорошо!
Жилья не видать, а все же, сказывают, живут там и сям тоже люди, только не наши русские православные, а финского племени — черемисы нагорные и черемисы луговые. И народ они дикий и суровый. И нет у них ни попов, ни храмов, ни обрядов христианских. И ходят они в одежде из самого грубого холста, и не снимают ее дотоле, покуда сама от ветхости лохмотьями с плеч не спадет. А мужчины голову себе обривают, женатые — всю кругом, а холостые всю, окромя макушки, на коей оставляют длинный чуб. А женщины носят чепцы до самых глаз, а новобрачные еще середи лба рог в аршин длиной, на кончике же рога колокольчик на шелковой кисточке, дабы при звоне колокольчика всегда памятовали, что один у них отныне господин — муж.
А июня в 24-й день миновали мы устье реки Ветлуги. А на Ветлуге чернолесье дремучее, и про то чернолесье отец Амвросий много разных поверий и сказаний слышал. А всех больше мне по душе пришлось сказание про славный город Китеж.
Пришел с ордой своей на землю русскую безбожный царь Батый, и обложил он несметными полчищами город Китеж. И взмолились китежцы к Господу Богу, чтобы спас их души от басурманов. И внял Господь их молению, скрыл из виду татарвы город Китеж, а на его месте заблистало озеро светлое — Светлый Яр. И не появится из воды город Китеж на свет Божий до самого дня Страшного Суда. Но тихим летним вечером, как выедешь в лодке на середину озера, где оно всего глубже, и заглянешь туда до самого дна, то увидишь там и избы бревенчатые, и терема белокаменные, и золотые маковки церковные. А сядет за лесом солнышко — и загудят под водой колокола китежские заунывным звоном.