Опаловый соблазн

Бернард Рене

Угрожающее выражение на лице Ричарда превратилось в спокойствие хорошо скрываемой ярости.

— Она вряд ли заслуживающий доверия свидетель.

— Ей не нужно быть свидетелем. У нас есть ваша подпись и подтверждение епископа. Правда, существуют и другие свидетели. Вам придется убить всех проституток, которым могли обмолвиться по поводу этого, ваша светлость, но я не уверен, что у вас хватит на это времени.

— Я просто не могу аннулировать брак. На то существуют… причины.

— A-а, деньги. — Тон Дариуса явно выражал его отвращение. —

Оставьте их себе. В обмен на ваше согласие. В соответствии с контрактом вам не будет предъявлен иск о возвращении ее богатства… и не будет предпринято для этого никаких шагов. Между нами говоря, мы не представим обществу вашу настоящую жену. Так что видите, вы получите то, что всегда хотели, и только мне одному придется жить, досадуя на то, что вы все же остаетесь почти богатым и почти счастливым.

— Почему?

— Потому что я не хочу, чтобы у вас оставался повод не отпустить ее. Потому что даже при нависших над вашей головой тюрьме и скандале вы можете оказаться настолько мстительным, что сделаете неправильный выбор. Потому что я люблю ее так же сильно, как ненавижу вас.

— Вы? Вы любите ее? Вы думаете, что дочь маркиза согласится выйти за вас замуж? Вы это имеете в виду? Она что, обратилась к вам и умоляла спасти ее? — Нидертон рассмеялся. — Вы дурак! Независимо от того, что говорится в этой бумаге, ее родители не дадут ей ни пенни, просто потому, что она связалась с каким-то жалким книжным червем, нарушив обязательства брака, который они одобряли и поддерживали. Вы не получите ничего! Ни фартинга!

— Значит, вы согласны отпустить ее?

— С радостью! Вы избавили меня от неприятной необходимости сломать ей шею и сбросить тело с лестничной площадки! От этого обмена я получаю все, что хотел, и к тому же еще и свободу! А Изабель не получит ничего, кроме позора! Во всяком случае, передайте ей, что я желаю ей всяческого счастья в ее обретенных нищете и изгнании. Аннулирование или развод — результат один и тот же. Никто не станет принимать ее визитки, и все двери в Лондоне будут для нее закрыты!

— Встретимся у архиепископа через час. При подписании будут присутствовать свидетели и, несомненно, представители закона, — сказал Дариус как мог спокойно, протягивая Нидертону карточку с адресом церкви.

— Будьте вы прокляты! — Выхватив у него карточку, Ричард швырнул ее на пол. — Я знаю, где это!

Дариус демонстративно оставил его выпад без внимания и только зажмурился, словно прислушивался к конскому ржанию, но когда Нидертон порывисто направился к двери, схватил его за рукав.

— Еще одно дело.

Негодование и удивление во взгляде Нидертона ни с чем нельзя было сравнить.

— Кроме безумства, которому вы уже придали законную силу?

— Лошадь, — спокойно кивнул Дариус. — Сколько вы хотите за Самсона?

Нидертон сделался похожим на кобру перед нападением.

— Я скорее застрелю и закопаю его, чем продам вам, Торн. Однако если вам хочется, я могу с наилучшими пожеланиями отправить его ей в ящике.

— Простите, что помешал. — Голос Гейлена звучал ровно, но в выражении его лица безошибочно угадывалось презрение. — Я не знал, что эта комната занята.

— Приношу свои извинения, лорд Уинтерс. — Дариус в удивлении отвернулся от Нидертона.

— Это личный разговор, — проворчал Нидертон при неожиданном вторжении. — Но он уже подошел к концу.

— Думаете? — с холодной улыбкой возразил Гейлен. — Я правильно слышал, что вы отказались продать лошадь?

— Да. Как я сказал, личный разговор уже…

— Продайте ее мне, — мягко попросил Гейлен.

— Что? — Нидертон совершенно растерялся. — Сэр, вы даже не знаете, пони это или скакун. Откуда такое странное предложение?

— Я заплачу любую цену, чтобы только разозлить Торна. — Гейлен бросил быстрый взгляд лютой ненависти в сторону Дариуса, и Дариус, тотчас поняв его замысел, продолжил игру.

— Уинтерс, вы негодяй! Не вмешивайтесь! — возмущенно воскликнул Дариус.

У Нидертона радостно заблестели глаза.

— Торн, я вижу, у вас вошло в привычку выводить из себя вышестоящих. — Отвернувшись от Дариуса, Нидертон сосредоточил все внимание на Гейлене. — Это великолепное животное, жеребец, и я отдам его вам всего за двадцать фунтов.

— Двадцать фунтов? — Гейлен удивленно выгнул одну бровь.

— Для меня приятнее знать, что книжный червь, вероятно, может позволить себе такую покупку, но все же не получит животное! Его возлюбленная останется без расчлененного подарка, а я получу удовольствие последнего удара.

Дариус не успел ничего сказать, потому что Гейлен спросил:

— Где это животное?

— В моей конюшне, здесь в Лондоне. Пришлите человека и сегодня же можете стать владельцем.

Дариус поежился, представив, как близко к гибели был Самсон.

Пожав плечами, Гейлен быстро достал бумажник; оба мужчины отошли к боковому столику, чтобы составить короткий договор о продаже жеребца, и Гейлен спрятал карточку с адресом, где содержится лошадь.

— Я благодарен вам и счастлив, что могу насыпать немного соли на рану.

Поставив под договором подпись с росчерком, Ричард положил в карман двадцатифунтовую купюру.

— Скажите мне, Уинтерс, что сделал вам Торн, чтобы нажить себе врага?

Гейлен выпрямился, и его изумрудные глаза угрожающе потемнели.

— Никогда не скажу ни единой душе!

Хмыкнув, Нидертон взглянул на стоявшего у окна Дариуса.

— Торн, я ухожу отсюда богатым человеком, не обремененным долгами и незапятнанным. О-о, и с двадцатифунтовой купюрой в кармане, гарантирующей, что шлюха никогда не простит вас за то, что вы не приобрели ее любимца. Я скоро встречусь с вами в церкви, Торн, и настаиваю, чтобы вы улыбались, когда я буду заключать еще более выгодную сделку. Всего доброго, джентльмены!

Нидертон пошел к двери небрежно-развязной походкой человека, одержавшего победу, и только когда за ним закрылась дверь, Гейлен снова заговорил: