Опасайся взгляда Царицы Змей (Зеленый омут)
Шрифт:
Вдоль сложенной из крупных камней стены, за которой мерцали тусклые кресты и унылые надгробия, осторожно пробирались две закутанные с ног до головы в темные плащи фигуры.
– Сюда!
Неизвестные скользнули в темный проем в стене. Тишина стала еще плотнее, окутав их своим душистым покрывалом. В колючих кустах дикой розы были заранее припрятаны орудия труда – две железных кирки и лопата.
– Скорее…
В глухом уголке кладбища двое принялись раскапывать свежую могилу. Тот, что повыше, все время оглядывался; второй, чуть пониже и поплотнее, быстро копал, тяжело дыша.
Недалеко от кладбища, в глубине заброшенного сада, стоял мрачный каменный дом с высокой крышей и узкими окнами. Окованная железом дверь открылась с неприятным скрипом. Двое в плащах втащили мертвеца внутрь дома, заперлись и придвинули к двери тяжелую дубовую лавку. Только после этого тот, что повыше, зажег медный светильник.
– Манфред, ты проверил окна?
– Да,учитель, – почтительно ответил молодой человек, стройный и широкоплечий, удивительно красивое лицо которого имело благородные, полные достоинства черты.
Комната, с высоким деревянным потолком из грубых балок, была почти пуста. У северной стены стоял массивный стол, на который неизвестные положили мертвое тело. У стола, в каменной нише в стене стояли множество склянок и бутылочек с остро пахнущими снадобьями, лежали ножи, пилы и различные железные крючки жуткого вида.
Высокий человек снял плащ, повесил его у двери, и принялся разглядывать мертвеца. Тело принадлежало мужчине лет сорока, худому и длинному, черноволосому, со смуглой кожей, которая приобрела тусклый серо-зеленый цвет. Глаза трупа ввалились, бескровные губы разъехались, волосы прилипли к обтянутому кожей черепу.
Молодого человека едва не стошнило. С трудом преодолевая спазмы в горле, он подошел, помогая учителю разрезать и снять с трупа одежду, в которой уже копошились черви. Мертвых он давно не боялся, но никак не мог превозмочь отвращение к пролежавшим некоторое время в земле трупам. Особенно летом, когда жара, влага и черви быстро делали свое дело.
Манфред старался отвлечься, чтобы тошнота и судороги в желудке не мешали ему помогать учителю, известному врачу и астрологу Луиджи, к услугам которого прибегали самые богатые и знатные флорентийские семейства, Веспуччи и Торнабуони, и даже сами братья Медичи. Чахотка преследовала изысканных и меланхоличных женщин, скучающих в роскошных, блистающих мрамором и позолотой, просторных палаццо. Искусство врача высоко ценилось, ибо болезнь не признавала различий между благородными сеньорами и простыми людьми. Под ярко сияющим небом Тосканы свирепствовали эпидемии холеры, чумы, черной оспы и чахотки. Жизнь становилась призрачной и упоительной, подобной скоротечному сну, готовому прерваться в любой миг. И отношение к ней поэтому было особым, как к драгоценному и пьянящему напитку, кубок с которым нужно успеть осушить до дна. Будет ли завтрашний день? Этого никто не знал.
Луиджи сделал продольный разрез трупа, и вытащил скользкие, покрытые гнилостным налетом, дурно пахнущие внутренности. Манфред смотрел на эти отвратительные останки того, что не так давно было человеком, и содрогался.
Память совершенно неожиданно вернула его к блистательной, яркой и пышной джостре царственных братьев, волшебному видению, с развевающимися знаменами из восточного шелка, которые несли быстрые оруженосцы за каждым участником рыцарского турнира. Отважный Джулиано выступал впереди, в ослепительном наряде из серебряной парчи, разукрашенном жемчугом и рубинами. На штандартах [25]
25
Штандарт – императорский (королевский) флаг в разных странах, а также флаг главы государства.
26
Минерва – в римской мифологии богиня, покровительница ремесел и искусств.
Перед Манфредом предстали вытянутые к вискам, сонные и загадочные, полные притушенного огня зеленоватые глаза прекрасной генуэзки Симонетты. Она была в бледно-голубом платье, расшитом золотыми и серебряными лилиями, сама такая же бледная, как прозрачный газ на ее хрупкой груди, со сгибающейся от тяжести драгоценного ожерелья длинной шеей. Ее завитые льняные локоны покрыты тончайшей паутинкой золотой сеточки. Изредка она подносила к розовым губам белоснежный кружевной платок. Симонетта была больна, она кашляла, и все чаще на ее шелковых кружевах появлялись зловещие кровавые пятна. Лихорадочный румянец играл на ее нежных щеках, и Джулиано то и дело бросал на нее полные тоски и беспокойства взгляды.
Луиджи почти каждый день, а иногда и ночью посещал в закрытой карете огромный палаццо сеньора Веспуччи, – он пытался если не вылечить красавицу, то хотя бы продлить ее жизнь, которая висела на волоске. Он, как врач, ясно понимал это. «Прекрасная роза Флоренции» умирала, и ничто не могло ее спасти, – ни любовь всесильного, блистательного и храброго Джулиано Медичи, ни напоенный ароматами мирта и лавровишни прозрачный воздух Италии, ни несметные богатства ее пожилого супруга, ни молитвы кардиналов и епископов, ни красота, данная ей Богом, ни обожание поэтичных и порывистых флорентийцев, ни врачебное искусство ее лекаря, лучшего среди лучших.
Манфред иногда сопровождал Луиджи в палаццо Веспуччи, шелка и бархаты которого, диковинные гобелены, мягкие ковры, пышные букеты в заморских вазах, и даже драгоценные мраморы пахли смертью.
Розовый миндаль, благородный лавр и свечи кипарисов, качающиеся на ветру,
Залитые солнцем пинии и дикие белые розы у их подножия,
Загадочные окна дворца, и белое лицо дамы в золотой вуали,
Запах магнолий в прохладной тени – и все это… смерть…
– Видишь? Этот человек умер от болезни сердца, а вовсе не от теплового удара. О чем ты думаешь? – недовольно прервал Луиджи мысли своего самого способного ученика. – Вернись с небес на землю! Туда ты еще успеешь отправиться, и, возможно, гораздо быстрее, чем кажется!
Врач обладал тяжелым характером, постоянно ворчал и был всем недоволен. Угодить ему мог один только Манфред, да и то не всегда. Молодому человеку частенько доставалось от желчного и вечно раздраженного учителя. Но все это было незначительным по сравнению с теми знаниями, которыми был буквально напитан Луиджи. Он знал все о звездах, растениях и минералах, умел приготовить любое снадобье, бальзам, мазь или косметическое средство, и охотно обучал этому Манфреда, полюбив его как родного сына.