Опасайтесь бешеного пса
Шрифт:
— Привет, — как ни в чем не бывало, словно они дружески расстались три дня назад, отозвался человек, так похожий на Скунса.
Наконец Андрей Кириллович мог разглядеть его с близкого расстояния. Хотя разглядывать было особенно нечего — обыкновенная куртка, обычное лицо, короткий светлый (может быть, седой?) ежик волос.
— Дело есть, точнее, просьба.
— Говори.
— Здесь ориентиры одного человечка, — гость достал из кармана половинку листа бумаги с напечатанным на принтере коротким текстом. Остальное место занимало изображенное тем же черно-белым принтером мужское лицо.
— Ты
Этого человека он точно не встречал.
— Кого ты тут нарисовал? Президента Тумбу-Юмбу или лидера преступного мира Шепетовки?
— Профессор. Этот человек исчез в летний поддень два года назад. Хотелось бы знать подробности: сам он это сделал, или ему помогли. А если помогли, то как и когда.
— Знаешь, сколько нынче такие справочки стоят?
— Потому и прошу.
— Ладно. Как я тебя найду?
— Я объявлюсь через недельку.
Он широко улыбнулся, продемонстрировав искусственные зубы, и вышел из машины.
Андрей Кириллович посмотрел в зеркало заднего вида, как гость уходит к метро. Потом вышел из машины, проверил сигнализацию: она работала идеально.
— Специалист чёртов, — с восхищением сказал он и завел двигатель.
В конторе Мила значилась заместителем Андрея Кирилловича по информационному обеспечению, ей и доверил он листочек бумаги, переданный человеком, похожим на Скунса.
Сведения, на добычу которых он потратил бы недели две, она принесла на другой день. Полученные данные говорили о расхлябанности и безалаберности в их бывшей системе.
— Все понятно, — прокомментировал Андрей Кириллович, просмотрев полторы страницы текста — Нет человека, нет проблемы. И никаких следственных действий. Так и закрыли.
— Проблему можно возобновить, если нужно клиенту… — Эмилия не любила неясностей, хотя именно из них-то и состояла вся жизнь
— Конечно, а потом она обратным концом, да нас же и по затылку… — он даже показал, как это физически может произойти. — Ладно. Спасибо тебе, я не ждал так быстро. В общем, молодец ты, Эмилия Петровна.
После ее ухода он посидел несколько минут в легкой полудреме. Всю ночь он провел, отрабатывая довольно неприятный, но денежный заказ клиента, и теперь ему хотелось спать.
Телефон зазвонил в ту же секунду, когда по радио заиграли гимн. Это значило, что наступила полночь, и, следовательно на метро она опоздает.
Взяв трубку левой рукой, Ольга Васильевна правой стала регулировать подачу жидкого азота.
— Оленька, у тебя как? Я сворачиваюсь.
— Спасибо. Буду внизу через десять минут.
Она положила трубку и начала постепенное выключение приборов. Стрелка самописца, был у них еще и такой ветеран, задрожав, вместо красивых синусоид принялась рисовать зигзаги с немыслимыми амплитудами и наконец замерла.
Осталось проверить водопроводные краны, розетки. Иногда кто-нибудь чересчур забывчивый оставлял открытым кран, подключенным к прибору, ночью напор воды увеличивался, тонкий резиновый шланг срывался со стеклянного патрубка, и в результате вода, растекшись по полу, тонкими струями падала на головы соседей снизу. Такое за годы ее работы случалось лишь дважды, но с тех пор, уходя последней, она скрупулезно выполняла все инструкции — проверяла краны и электроприборы.
Погасив свет, Ольга закрыла дверь на контрольный замок, вставив внутрь бумажный лоскуток со своей подписью. Теперь оставалось пройти по затихшему полутемному коридору до лестницы. Кое-где в лабораториях горел свет, слышались голоса и смех. Ее институт был в этом смысле особенным. Здесь в любое время суток кто-нибудь да работал — некоторые эксперименты длились по семьдесят, а то и больше часов, и поэтому даже в самые дикие дисциплинарные времена, о которых теперь помнят лишь старожилы, у них был вольный режим.
Подходя к лестнице, Ольга с удовольствием затянулась запахами, характерными тоже только для ее института — это была невероятная смесь паров сухого льда и кипящего жидкого азота, разложившегося хлорофилла, дешевых сигарет и озона, — чего тут только не было. Этот запах много лет назад они перевезли с собой из старого корпуса, он, словно верный домовой, всегда присутствовал в их институте.
Институт Ольга любила. Она проработала в нем двадцать лет — всю сознательную жизнь.
Внизу ее ждал Константин, недавно остепенившийся докторской. Они жили на соседних улицах, и он ее подвозил на своих «жигулях», когда она засиживалась в лаборатории.
Уже несколько недель подряд Ольга Васильевна сразу после школы ехала к метро «Политехническая». Там поблизости было здание Института цитологии. Она, «биолог милостью Божьей», как ее когда-то назвал сам знаменитый академик Писаржевский, участвовала в грандиозном проекте, о котором раньше можно было только мечтать.
Когда она вместе с десятком старых друзей и единомышленников, — их старость была, правда, понятием относительным, некоторым не исполнилось и тридцати, — бросилась очертя голову создавать гимназию, чтобы нести современным детям свет новейших естественно-научных знаний, даже тогда свой институт она не считала покинутым навсегда. Просто в те годы наука впала в некий анабиоз, и как она сама же сказала, если сон разума может рождать только чудовищ, ей лично стоит попробовать себя в другом направлении. Хотя бы временно. Нельзя сказать, что наука воспряла. Ученые, как дети, — хорошего им всегда мало. Дали денег на один эксперимент — немедленно оказалось, что требуется ставить десять. Это всегда так. И все же началось в их институте заметное оживление.
А потому ее бывший завлаб, который, кстати, сам шастал несколько лет по заграничным институтам, призвал ее телефонным звонком к новому делу.
— Хватит, Ольга, погуляла на стороне, теперь возвращайся в стойло. Есть идеи.
Бросать школу, которой она отдала в последние годы столько любви, энергии и страданий, Ольга, конечно, не собиралась. Это было бы хуже, чем предательство. Но работать по вечерам в лаборатории — с удовольствием. Ей и так постоянно снилось, словно она возвращается за рабочий стол, чтобы ставить эксперимент, а вокруг незнакомые лица, ее никто не знает и не верит, что она человек не посторонний.