Опасная граница: Повести
Шрифт:
Поток слов лился беспрерывно. Никто не возражал Пашеку, никто с ним не спорил, и тем не менее он говорил так энергично, словно убеждал кого-то. Скорее всего, он убеждал самого себя. Лес пугал его, дом же казался ему крепостью, к которой генлейновцы побоятся приблизиться. И потом, они ведь думают, что у них тридцать человек и три пулемета...
Гентшель вернулся через десять минут.
— Они ходят вдоль железной дороги. Я слышал, как они болтали и курили. Но пройти там можно. Бросим гранату — и они разбегутся кто куда, я уверен. Стоило мне только два раза выстрелить, как они все
— А потом начнут гонять нас по лесу, — хрипло вставил Пашек. — Вы думаете, что с носилками сможете бежать, ползти, прятаться? Это убьет Маковеца, поверьте мне.
Гентшель только плечами пожал:
— Хорошо, подождем. Дождь перестал, заметно похолодало, небо кое-где проясняется, наверняка образуется густой туман. Тогда скрыться отсюда будет гораздо легче. В тумане нас никто не догонит.
Пашек что-то невнятно возразил, но никто не стал его переспрашивать. Гентшель вышел наружу, подошел к Юречке.
— С Пашеком вообще нельзя разговаривать, — сказал молодой таможенник.
— Не поймешь, что он себе внушает. То ждет германскую армию, то вдруг снова надеется на Биттнера — словом, бежит от собственного страха, петляя, будто заяц. Жаль, что пана Марвана больше нет. Уж он сумел бы на него повлиять.
— Я думаю, мы сможем пройти. Вы случайно наткнулись на их дозор, а если мы пойдем другим путем, например через топь, то спокойно пройдем...
— Я шел вдоль железнодорожной насыпи, поэтому и наткнулся на них.
Пашек закашлялся в комнате, вышел из дома и перед дверью шумно сплюнул.
— Пан Гентшель, вернемся ли мы когда-нибудь в Кенигсвальд? — спросил спустя минуту Юречка.
— Вернемся! — ответил с твердым убеждением бывший интербригадовец.
— А когда это произойдет?
— Не знаю.
— Вы считаете, наша армия покажет, на что она способна?
— На некоторых направлениях — несомненно. А вот у нас дела обстоят хуже. Наш выступ находится слишком далеко от укреплений. Может, армейское начальство и пришлет сюда кого-нибудь, чтобы навести порядок, но я бы на это не стал рассчитывать. Пашек все время твердит о Биттнере. А по-моему, тот вовремя понял, что запахло жареным.
— Вы думаете, он изменил?
Гентшель кивнул:
— А почему же он так неожиданно скрылся? Вас в лагерь не пустил, сказал, что сам побежит за помощью, но там даже не появился.
— Да, это так!
С минуту они молча ходили по платформе, потом, дойдя до шоссе, стали медленно возвращаться назад.
— Мы отдадим Гитлеру пограничные области? — спросил Юречка.
— Не только пограничные области, но и всю Чехословакию. Потом придет черед следующих государств.
— Но Советский Союз предлагает нам свою помощь...
— Только наше правительство боится этой помощи. Для некоторых политиков Гитлер гораздо приемлемее. Эти господа боятся, как бы простые люди не поняли, о чем идет речь в этой игре.
— Мы же объявили мобилизацию!
— Людьми в форме легче управлять.
— Я... я вас, ей-богу, не понимаю.
— Однажды вы все поймете.
— Вы сказали, что мы вернемся в Кенигсвальд. Думаете, это произойдет нескоро?
— Нам
— А что потом?
— Сместим старосту и на здании управы вывесим красный флаг.
— Вы с ума сошли! — прохрипел Пашек из темноты.— До той поры никакие коммунисты не доживут.
— Я уверен, их станет больше, чем сейчас. Ваш сын, ваш внук, например...
— Не пугайте! И так страшно...
— Может, вы хотите, чтобы там висела тряпка со свастикой?
— Вы забыли назвать еще один возможный вариант.
— Какой?
— Там будет висеть чехословацкий флаг.
— Если бы рядом с ним висел красный флаг, я бы не возражал.
— Перестаньте валять дурака, Гентшель, и идите к черту с вашей политикой! Юречка, вы где должны стоять? — обрушился Пашек на молодого таможенника.
Тот ответил ему таким словом, которое в приличном обществе не произносится, и медленно пошел к залу ожидания. Там он сел и положил карабин на колени. А Пашек с Гентшелем направились в дом. Командир отряда местной охраны еще некоторое время говорил что-то нравоучительным тоном, пока его не окликнул Стейскал.
Гентшель был прав. Небо прояснялось. Между темными клоками туч замерцали звезды. Заметно похолодало. Вдалеке, наверное у Варнсдорфа, протяжно гудел паровоз. Унылый зов его разносился по всей округе. И Юречка подумал, что жизнь продолжается, что скоро люди начнут вставать, потом выйдут на улицу, поеживаясь от холода и ругая промозглую осень, и побредут на работу. Ему казалось, что прошло ужасно много времени с тех пор, когда он стоял за верстаком, а из рубанка вылетали пахучие стружки, закручивающиеся спиралью. Он вдруг заскучал по знакомым вещам, по запаху свежеструганого дерева, смолы...
Юречка не мог больше сидеть на одном месте. Он вышел из зала ожидания и с большой осторожностью направился к переезду. Там он остановился и прислушался. Обернулся и взглянул на дом. Керосиновый фонарь отбрасывал тусклый свет на дом, на пристроенный к нему зал ожидания, на обломки скамейки. Маленький островок света среди черного моря тьмы. В окнах сверкнул красный огонек — открыли дверцу печи. Ганка, наверное, сидит на скамейке, опираясь спиной о стену, и дремлет. И конечно, дрожит от страха перед неизвестностью. Что же принесет им новый день? Этот назойливый вопрос мучил каждого из них.
Юречка повернулся в сторону Вальдека. Интересно, стоят там прибывшие грузовики или же тихо скрылись в темноте? Таможенник хотел было возвращаться к дому, как вдруг слух его отчетливо уловил шаги. Он всматривался в темноту до боли в глазах, но ничего не видел. Дуновение ветра донесло до него разговор вполголоса. Потом опять послышался шорох приближающихся шагов.
— Стой! Кто идет? — окликнул он.
Никто ему не ответил, только ветер слабо шелестел кронами деревьев. Юречка понял, что орднеры проверяют их бдительность. Видно, и им ночь кажется бесконечной, и они ждут утра. Наверное, мечтают подобраться к дому поближе и бросить в окно гранату. Черта с два! Никто их сюда не пропустит. Все на своих местах. А орднеры, значит, решили прощупать их со стороны шоссе.