Опасная граница: Повести
Шрифт:
Действительно, после полудня движение по шоссе совсем прекратилось. Правда, полчаса назад на повороте показался мотоциклист, но, заметив часовых, сразу развернулся. Теперь к мосту подъезжала старая «Прага». Она грохотала так, будто вот-вот рассыплется.
— В такую отвратительную погоду даже шоферам не хочется выходить из дому, — произнес Пивонька и посмотрел на часы.
В это время они обычно возвращались в лагерь. Он поправил карабин: ремень резал плечо. А смена все не шла. Вот черти полосатые!
Грузовик замедлил
— Гонза, кажется, что-то назревает! — сказал Маковец и снял карабин с предохранителя.
Пивонька испуганно повернулся к нему:
— Не сходи с ума, это же может кончиться... — Слова застряли у него в горле, уголки губ задрожали, круглое добродушное лицо побелело, Он хотел еще что-то сказать, но горло перехватил спазм и он издал лишь неопределенный звук.
— Проклятые бездельники! — яростно ругнулся Маковец. — Мы давно должны были уйти отсюда.
Однако он сразу понял, что назревавший конфликт коснется не только часовых у моста, но и всех бойцов их отряда. Изменить они уже ничего не могли. Видно, день, о котором вопили эти горлопаны, пришел.
Пивонька переминался с ноги на ногу и шмыгал носом, будто у него начался насморк. Карабин все еще висел у него на плече, каска сползла на лоб.
От группы, стоявшей возле грузовика, отделились трое и зашагали по шоссе по направлению к часовым.
— Проклятие, сними хоть карабин с плеча! — раздраженно прошипел Маковец.
Пивонька, будто только что проснулся, сдернул карабин и снял его с предохранителя. Его лицо еще больше побелело, но губы были решительно сжаты.
— Стой! — приказал Маковец, когда люди подошли шагов на двадцать.
Он узнал их. Они были из Кенигсвальде. Сапожник Вассерман, самый маленький и самый крикливый, поднял руку и сказал:
— Не стреляйте!
— Что вам нужно? — крикнул Маковец. Он окинул сапожника взглядом и мысленно выругался: «Ах ты, карапет! Всегда был таким услужливым и добрым, потому что таможенники давали тебе заработать, а теперь выставил впалую грудь и делаешь вид, что ты маршал Геринг». — Ну так в чем дело? — спросил Маковец несколько нетерпеливо, не услышав ответа.
Ствол его карабина был нацелен прямо в сапожника — он сразу понял, как можно сбить с него эту геринговскую спесь.
Вассерман вдруг выпрямился, руки у него неестественно разлетелись в стороны. Мешая немецкие и чешские слова, он заявил, что фюрер и рейхсканцлер Адольф Гитлер (при этом имени он выпрямился еще больше) с
— И это все? — холодно спросил таможенник, когда сапожник замолчал. — Ну тогда мы подождем, пока придет приказ нашего правительства. Разумеется, мы его выполним.
— Сдавайтесь! — протявкал сапожник.
— Еще чего захотел, карапет! — загремел Маковец, и сапожник испуганно вздрогнул. — Слушай-ка, возвращайся лучше в свою мастерскую и чини там штиблеты, а мы тут как-нибудь без тебя разберемся.
Презрительный тон Маковеца подействовал на Вассермана словно ледяной душ. Он попытался что-то сказать, но, видимо, был настолько взволнован, что не смог выдавить из себя ни слова.
— Убирайся вместе со своим цирком, пока цел! — приказал Маковец и приложил приклад карабина к щеке.
Сапожник и приехавшие с ним поспешили к машине. Вассерман несколько раз боязливо оглянулся. Его кривые ножки смешно загребали опавшую листву.
— Что будем делать? — прошептал Пивонька.
— Откуда я знаю? — вздохнул Маковец. — Хоть бы теперь пришли эти проклятые гуляки. Нас по крайней мере было бы четверо. А что мы можем, сделать вдвоем против пятнадцати?
Он повернулся в сторону Вальдека. Шоссе было таким же пустынным. На асфальт, медленно кружась, опускались листья. Дождь не переставал.
— Нужно идти в лагерь, — сказал Пивонька.
— Мы не можем оставить мост.
— Ты в своем уме? Нас только двое, а их... Придется, как говорится в уставе, отступить под натиском превосходящих сил противника.
— Разумеется, но сначала мы должны взорвать мост.
— Может, они пришли просто попугать нас?
— Не знаю... Но мост я им не отдам, лучше уничтожу.
— И ты сможешь это сделать?
— А что тут такого? Поджечь шнур — и в укрытие.
— Для того чтобы взорвать мост, надо получить приказ.
— Как же, получишь теперь приказ! Ты же видишь, что все может решиться в ближайшие несколько минут. Они наверняка попробуют захватить мост.
— Ты прав. Собственно, в случае угрозы...
— То-то и оно! А ты не боишься, Гонза?
— Боюсь, но это не важно. Я давно боюсь, с майской мобилизации...
— Они тоже боятся.
— Откуда ты знаешь?
— Если бы не боялись, то принялись бы за нас сразу. Сколько у тебя гранат?
— Только одна.
— Дурак! — беззлобно обругал его Маковец. — Такая беззаботность... Чем каску на башку напяливать, лучше бы гранаты с собой прихватил. — Он открыл сумку и нащупал холодные металлические корпуса яйцеобразных гранат. У него их было четыре, они лежали в сумке с самого мая. — Когда же придет эта чертова смена? Проклятие! И надо же было им именно сегодня заболтаться на этой станции.
— Да, именно сегодня, — поддержал его Пивонька. Он подумал о залитом слезами письме, и жалость сдавила ему горло.