Опасная граница: Повести
Шрифт:
Пашек с минуту постоял, размышляя, и снова поднес к глазам бинокль. Молодой вахмистр переминался рядом с ним и шмыгал носом — был, видимо, простужен, как многие бойцы отряда. Беспокойство Пашека нарастало, он чувствовал, что назревает что-то серьезное. Его захлестнула волна ненависти. Проклятие, почему эти нацисты никак не угомонятся? В последнее время они, казалось, немного поутихли, во всяком случае, ничего особенного не происходило, только вот ворота старых амбаров за помещичьим имением кто-то разрисовал большими свастиками и понаписал на них антигосударственные лозунги. Случай этот вахмистр даже не расследовал.
Однако надо было что-то предпринимать. Торчать здесь с биноклем в руках и глазеть на строившихся орднеров — занятие бессмысленное. Нужно что-то делать, но что?
— Пан начальник, посмотрите-ка! Видите, вон там, за амбарами? Видите их? Они же идут к нам! — крикнул вахмистр Бартак.
Пашек навел бинокль на ряд амбаров и действительно заметил отряд численностью до взвода, который направлялся прямо к лагерю. Он вдруг почувствовал какую-то дурноту, сердце забилось часто и неровно, на лбу выступил пот. Такое с ним случалось и раньше, когда его охватывал страх. Давно нужно было сходить к врачу. Теперь дурнота подступила в самое неподходящее время. Если бы после майской мобилизации он вел себя поумнее, то мог бы уже сидеть где-нибудь в тепле и читать в газетах о том, что делается в пограничных районах. Тогда и нужно было уйти на пенсию. Собственный домик, сад, покой. Завел бы пчел и, наверное, чувствовал бы себя самым счастливым человеком на свете.
— Вот тебе на! — вздохнул беспомощно Пашек.
— Что будем делать? — спросил его вахмистр.
— Сколько человек сейчас в лагере?
Дурнота прошла так же внезапно, как и подступила. Чувство долга оказалось сильнее. Он командир, и взвод ждет его приказов.
— Двое отправились менять часовых у моста, еще двое в составе патруля час назад ушли на границу, штатских вы отпустили домой привести себя в порядок.
— Что, разве штатские дома? — удивился старший вахмистр, но тут же вспомнил, что немецкие антифашисты именно сегодня утром попросили выходной.
Они все будто сговорились: мол, уже неделю не были дома, а надо вымыться и переодеться. Он чуть было не поругался с ними, но потом махнул рукой и отпустил. Наверное, они знали, что что-то готовится. Ему стало обидно за их предательство, ведь он сам выбирал себе подкрепление из числа местных социал-демократов. Значит, «пятая колонна» действует и у него в лагере.
— Ну и дела, Бартак! Выходит, подкрепление смылось умышленно. Разве можно сейчас на кого-нибудь положиться?
Пашек отдал бинокль вахмистру, поспешил к домику и забарабанил кулаком по дощатой стене:
— Тревога! Тревога! — Он кричал так, что слова разносились по всему леску.
Бойцы выскочили из комнаты отдыха, двое солдат выглянули из своей палатки — наверное, они спали после обеда и голос Пашека их разбудил. Вид у них был испуганный. И тут старший вахмистр сообразил, что в лагере едва ли половина людей.
— Что происходит? — спросил заместитель командира отряда Марван, он же командир отделения таможенников. — Кто-нибудь едет с
— Все по местам! — выкрикнул Пашек и повернулся к Марвану: — На нас идет вооруженная банда, а у меня только половина людей налицо. Вот не везет, черт побери!
— Что? Вооруженная банда? Да откуда ей здесь взяться?
Пашек промолчал. Сейчас он злился на себя за то, что отпустил этих проклятых штатских домой, что не проявил настойчивости. Он открыл ящик с гранатами, разорвал большую коробку с патронами:
— Ребята, подходите!
Увидев, как быстро одеваются и заряжают оружие бойцы, командир отряда немного успокоился. Все запаслись патронами и гранатами. Пашек думал, что услышит какие-нибудь шутки, замечания, как это бывало обычно во время учебной тревоги, но все были серьезны, молчаливы и немного взволнованы. Взяв оружие и боеприпасы, бойцы залегли в окопах.
Марван пошел на разведку к краю леска и сразу вернулся.
— Ну, что скажете? — спросил его Пашек.
Больше всего он желал услышать, что наверх никто не поднимается, что орднеры повернули обратно, но здравый смысл подсказывал, что такого быть не может. Опасность надвигалась на них неотвратимо.
Марван только плечами пожал:
— Будем надеяться, что это просто провокация. Посмотрим, что им нужно.
— Не думаю, что это провокация. У них оружие.
— Хотят нас напугать и, несомненно, будут ставить условия.
— Какие?
— Думаю, предложат сдаться.
— Сдаться этим гадам? Никогда!
— Посмотрим. Но ничего хорошего ждать, конечно, не приходится, — подытожил Марван, укладывая в сумку гранаты. Сверху он положил несколько коробок патронов. Потом вынул из кобуры вальтер, зарядил его и снял с предохранителя.
Пашек заметил, что у заместителя дрожат руки.
— Вот и дождались, — горько обронил он. — Жаль, что нас сегодня так мало. Эти четверо немцев сбежали, как мальчишки...
— А какой от них толк? Лучше пусть будет пять человек, да надежных, чем десять вместе с предателями.
— Ваша правда.
— Будем надеяться, что банда идет на переговоры. Гесс уже дома. Я видел на его вилле флаг со свастикой.
— Получил очередной инструктаж и сразу взялся за дело.
— Из дома он, конечно, не выйдет. Я знаю этого типа. Сидит себе сейчас в кресле и командует, а эти олухи слушают его приказы и беспрекословно их выполняют. Черт возьми, неужели простые немцы не понимают, что это эксплуататор, да такой, что дерет уже не две, а три шкуры с каждого? Мы ждали, что враг придет из-за рубежа, а против нас выступили граждане нашей республики.
— А кто, вы думаете, их вооружил? — спросил Пашек. Он взял карабин, сунул в карман еще две гранаты и пошел с Марваном к тому месту, где был установлен легкий пулемет.
Пулеметчик лежал в окопе, прижав приклад к плечу, Пашек встал рядом с ним. В душе его опять шевельнулась тревога. Он почувствовал вдруг огромную ответственность за всех в лагере, за то, что произойдет в следующие минуты. Именно от него зависит, спасет ли он свой маленький отряд от уничтожения, выйдет ли с честью из назревающего конфликта. Пашек понимал, какая трудная задача стоит перед ним, и боялся, что по каким-либо причинам не оправдает доверия бойцов, не сможет сражаться до конца. Страх подтачивал его силы.