Опасная колея

Федотова Юлия Викторовна

— Зачем же ты людей по ночам беспокоишь? — напустился на него Роман Григорьевич, раздосадованный глупым своим испугом. — А ещё говорят, в дорогих гостиницах и домовые особые — степенные, не озоруют никогда! Утром велю хозяину, пусть зовёт колдуна, чтоб тебя с места сжил!

Домовой переполошился.

— Ай! Ай! Не надо колдуна звать, неповинного гнать! Ведь мы нездешние, с Васильева острова мы! Дяденька нас прислали, велели кой-чё передать!

Роман Григорьевич сел, завернувшись в одеяло. Велел раздражённо:

— Ну, так передавай, что велели, да убирайся, откуда пришёл! — ему отчаянно захотелось спать, наскучила вся эта мистическая канитель.

Тут домовой приосанился,

прокашлялся, пригладил бороду и принялся обстоятельно излагать.

— Так что, призвали меня дядюшка и наказали: ступай, говорит, разыщи гостей московских, и передай. Поутру пусть непременно навестит меня старшой, сам-один. Переговорить надобно по делу, его ын-те-ре-суюшшему, — последнее слово далось ночному гостю явно не без усилия.

— Ясно, — кивнул Роман Григорьевич утомлено. Он слышал, что маги нередко используют мелкую нежить в качестве посыльных: и удобно — уж эти-то любого отыщут, из-под земли достанут, и слугам платить не надо, и секретность будет соблюдена. — Но неужели нельзя было утра дождаться, а? Будить-то зачем?

— Я ведь не будил, — отчего-то оробев, возразил домовой. — Вы, господин, сами пробудилися, а я стоял тихенько-тихенько, ждал. Разве бы я посмел будить? Я таких, как вы, страсть боюся!

— Людей, что ли? — удивился Роман Григорьевич. — Домовые боятся людей? С каких это пор?

— Не-е! — затряс лысенькой головёнкой пришелец. — Людей мы не боимся, чего их бояться, ежели они ни на что не способны: ни в стену пройти, ни веником обернуться. Ночью на человека навались посильнее — он и помер! Какой тут страх? Мы других, таких, как вы, боимся. Ка-ак глянете глазом — аж внутре всё обмирает…

— Ладно, — перебил Роман Григорьевич вообразив, что домового ему послали нездорового на голову. — Скажи, где твой дядюшка живёт, и сгинь. Не то и вправду ка-ак гляну!

— Говорю, говорю, — подобострастно закивал тот. — Васильев остров, Новый Амстердам, [19] Косая линия, собственный дом колдуна Ворона. Спросите — любой вам покажет…

19

В нашей реальности, в Петровские времена, проект архитектора Терезини, задумавшего построить на Васильевском острове маленькое подобие Голландии с её улицами-каналами, осуществлён не был, однако, и у нас с тех пор улицы острова называют «линиями».

— Спросим, — обещал Ивенский. — Исчезни.

Посыльный раскланялся и вместо того, чтобы, по обыкновению всех домовых, скрыться в стене, медленно истаял в воздухе, как и не было. Видно, приказание страшного Романа Григорьевича он воспринял слишком буквально.

Удальцев повалился на подушку в надежде продолжить грубо прерванный сон, но тут прицепился Удальцев, чрезвычайно взбудораженный от любопытства.

— Ваше высоко… тьфу! Роман Григорьевич! А о чём это он толковал? Почему домовые вас боятся? Вы разве не человек?!

— Нет, конечно, — ответил Ивенский с большим достоинством. — Какой же я человек? Разве похож я на человека? Я этот… как его… — не сразу придумалось, — зверь василиск! У меня и тело львиное, и хвост змеиный, а вместо папеньки Григория Романовича — чёрный петух!

— Роман Григорьевич! Это вы так шутите, да? — догадался юноша.

— Нет, я убийственно серьёзен! — фыркнули его высокоблагородие и зарылись носом в подушку.

Наступило утро — розовое, морозное. Новый Амстердам радовал глаз своим необычным видом: прямые, как стрелы, улицы-каналы, теперь прочно скованные льдом, небольшие домочки в два-три этажа, выстроенные на западный манер: узкие

цветные фасады, тесно прилепились друг к другу, фронтоны скруглены, высокие крыши крыты красной черепицей, на каждой — затейливый флюгер. Высоких заборов нет. Мостовая очищена от снега до самого булыжника — как лето под ногами. Из булочных тянет свежей сдобой. Трубочисты-чухонцы в чёрных костюмах и цилиндрах, с лесенками за спиной, спешат на работу. Вдалеке растопырила крылья ветряная мельница, не то для дела поставленная, не то для красоты.

Посреди этой европейской идиллии дом колдуна Ворона выглядел инородно и дико — ему бы место в глухом лесу, среди корявых северных елей, среди серых мхов да зелёных болотин. Видно, так оно и было когда-то, во времена давние, первозданные. Но отступил вековой лес под топорами петровских плотников, а дом остался — не решились тронуть чародеев приют. Так и стоит с тех пор — массивный прочерневший сруб из аршинных брёвен, мрачно смотрит на изящных своих соседей маленькими слюдяными окошками. Дерновая крыша нависает над ними, застит и без того скудный свет. Вход широкий, но такой низкий, что поневоле поклонишься, дверь дубовая, кованая — молотом не прошибёшь. Над дверью прибит череп — то ли конский, то ли чудовища какого, скалит щербатую пасть. За домом — двор, обнесённый высоченным частоколом, и на кольях тоже черепа, да как бы не человечьи!

— Роман Григорьевич! — взмолился Удальцев. — Вы один туда пойдёте? Как же я допущу-то? В таком месте недолго и сгинуть! Вон они, черепа! Страшно!

— Ну что за глупости! — рассердился Ивенский. — Всё-таки мы не в княжеской Руси живём, чтобы человек сгинул средь бела дня. Хотя… поплюйте, чтоб не накаркать! И тем более, ждите меня здесь. В доме вы мне против чёрного колдуна ничем не поможете, а тут — хоть городового кликнете.

— Кликну, не сомневайтесь, — горячо обещал Удальцев, шутки на этот раз не поняв. [20] — Я вас вон в той булочной буду ожидать, можно? На улице холодно очень… Только вы недолго, ладно? Не задерживайтесь, смотрите, я волноваться стану!

20

На самом деле, чёрные колдуны боятся городовых ещё меньше, чем ночные чудовища.

По-хорошему, следовало бы строго отчитать подчинённого, поставить на место. А то осмелел, вздумал указывать начальству. Но поскольку двигала Удальцевым исключительно тревога о его, начальства, здравии и благополучии, Роман Григорьевич сердиться не стал, обещал покладисто:

— Постараюсь.

…На стук не вышел никто, дверь отворилась сама. Секунду помедлив, он шагнул через порог, нырнул в тёплый сумрак колдовского жилища, и дверь шумно захлопнулась за его спиной. Ивенский почувствовал себя пленником.

— А! Явился! Ну, ступай в избу, — донеслось из глубины, и Роман Григорьевич пошёл на голос, моргая и стараясь ничего не задевать сослепу — после яркого утреннего света глаза не сразу привыкли к темноте. К счастью, за тёмными, без окон, сенями открылось помещение чуть более светлое, со слюдяным окошком под самым потолком. Гость — или пленник? — осторожно огляделся.

Это было очень диковинное место. Ах, как не походило оно на импозантные квартиры академических магов! А он ещё счёл старомодной обстановку в доме покойного Контоккайнена! Да по сравнению с логовом колдуна Ворона, она просто блистала новизной! С каждым шагом Роману Григорьевичу всё больше казалось, будто переступив порог этого дома, он канул в далёкое прошлое, во времена той самой княжеской Руси, когда никого не удивляло, если люди пропадали бесследно средь бела дня…