Опасная кукла
Шрифт:
С расширенными от ужаса глазами Лиза следила за этими маленькими фигурками, словно это были чудовища из ее кошмаров.
"Неужели он осмелился привести на свой концерт жену и… дочь?" — мысли закружились в голове, словно в странном, диком танце. Ей в который раз хотелось умереть, а несчастное сердце опять оказалось на грани разрыва — превращения в жалкие кровавые тряпочки.
"А почему бы и нет? — равнодушно прозвучал другой голос в ее голове. — Концертная зала — общественное место. И он мог привести сюда кого угодно.
Снова непрошеная порция воспоминаний просочилась в сознание — так маленьких деток насильно кормят с ложечки.
Он лежит на ней, абсолютно голый, впечатывая сильным, горячим, чуть влажным от пота телом в матрас. Они так интимно близки. Между ними больше нет и сантиметра препятствия. Его горящие страстью глаза неотрывно смотрят в ее глаза, пока он вколачивается в нее, вбивая в кровать. Словно забивает гвозди в ее гроб. Быстро, неутомимо, неотвратимо.
Награждая ее своим семенем, будущим ребенком.
Он берет ее грубо и неистово, в глубине души (теперь-то уж она это знает) ненавидя. А их тела решили повенчаться, скрепить союз, создав нового человека. Тела, завороженные друг другом. Околдованные совершенной красотой противоположности.
Ее любовь и его ненависть. Отвращение и презрение. А где-то в глубине его глаз всегда таился лед, вымораживая чувства. Даже страсти придавая оттенок серости, как на старинных гобеленах.
Ах, если бы и от ее чувств к нему остался лишь пепел сожженного прошлого.
Лиза даже высунулась из ложи, рискуя свалиться на головы партеру, пытаясь разглядеть лица главных действующих лиц.
Счастлив ли он? Счастлива ли она? А их дочь? Слишком маленькая, чтобы думать о таких сложных материях?
"Идеальная картина счастливого семейства, — с горечью думала она. — Словно на какой-то идиотской рождественской открытке. Не хватает лишь елки, щекастого Деда Мороза на заднем плане и кучи подарков… Которые щедро подарила им жизнь, отобрав у таких несчастных, как я. Отобрав у меня"
Лиза без сил упала обратно, на жесткое сидение стула. Полумрак ложи скрыл ее от всех остальных, словно резинкой стер с картины этого мира, замаскировав полутьмой и тенями.
Она тяжело дышала, размышляла, пытаясь справиться с лавиной чувств.
Мир померк — на какой-то миг Лиза потеряла сознание, оставшись наедине с демонами своего разума.
В ее голове звучала музыка — тихая, и безумно печальная, от которой слезы текли из глаз, и хотелось повеситься. Эта музыка истязала душу, как изощренная пытка. И была по-своему, извращенно, прекрасной.
Когда молодая женщина очнулась, то увидела, что никого уже нет. В зале застыла оглушающая, словно законсервированная тишина. Каждое собственное движение казалось оглушительно громким. Она вскочила и снова свесилась вниз, диким взглядом сверля пустую, но еще освещенную одиноким прожектором сцену. Словно указующий огненный перст показывал ей… Обводя огненным полукругом то место, где еще недавно стояла семья Джастина, ожидая оглушительных оваций от публики.
Она поняла, что ей делать.
Решила, что нужно сделать то, что она так давно хотела. О чем тайно мечтала долгие годы, и что не смогла вытравить, даже влюбившись снова.
Лиза встала, ощутив, как затекли ноги, руки, все тело. С трудом, ковыляя, прошла в коридор, спустилась вниз, на первый этаж. Еще раз глянула на сцену — с этого ракурса та казалась ближе, открываясь, как огромная темная поляна, с одним единственным светлым пятном.
Затем развернулась и ушла, постепенно переходя на бег. И все же понимая, что от прошлого, как и своих ужасных мыслей, не убежать.
Самым ужасным было не жуткое намерение, а отсутствие действия. Ожидание — вот что на самом деле выматывало, сводило с ума.
Она вернулась на свою вторую родину, к которой испытывала в настоящее время нечто вроде холодного отвращения.
Постоянно просматривала все лондонские газеты, сидя в маленьких пабах, попивая темное пиво, к которому пристрастилась. А рядом сидел любимый человек — и совершенно не подозревал о том, что она затевает. Он улыбался ей, а она улыбалась ему. Нежно, сладко, искренне. Словно раз и навсегда разделив себя на две противоположные личности. И поставив между ними непреодолимый барьер — чтобы те друг другу не мешали. И они не смешивались, словно вода и подсолнечное масло.
Она была холодной, когда задумывала очередное преступление, и горячей, когда смотрела в полные любви глаза Тома. И когда целовала его, ощущая его нежные губы с привкусом черного кофе, который он просто обожал, хотя она его мягко журила за то, что он пил такой крепкий напиток поздними вечерами.
"Тебе же будет лучше — я буду неутомим в постели. А потом все равно засну. Ты же выпьешь из меня всю энергию", — смеялся он, обнимая ее.
Концерты Джастина она тщательно отслеживала, но больше не рискнула там присутствовать. Она боялась, что действительно умрет или сойдет с ума от нахлынувших слишком сильных эмоций. Ее душа не выдерживала настолько интенсивной стимуляции. Все равно что ласкать грудь электричеством.
"Я не прощаю никому слабостей, даже себе. А особенно ненавижу тех, кто делает меня слабой" — вспыхивали мысли, подобно неоновой рекламе в полной темноте.
Правда, на королевский прием она не могла не прийти. Увидеть королеву, принца Чарльза, других знатных придворных — это было на самом деле здорово.
Во дворце проводился бал-маскарад, поэтому она прихватила Тома, заставила его нацепить маску, и сама надела черный парик и большую, на пол-лица, маску. А большие серые глаза скрыла линзами синего цвета.