Опасная охота
Шрифт:
На фабрике появляются все новые и новые толпы правоохранителей. Вытащены из постелей и привезены недоспавшие, насмерть перепуганные исполняющий обязанности директора «Чезаре» и другие приближенные к нему лица. С ними начинается серьезная работа. Замечаю заспанные фэйсы кое-кого из городского и областного начальств и представителей прокуратуры. Эти, правда, предпочитают не вмешиваться, и лишь наблюдают со стороны за работой своих подчиненных. Они не знают, радоваться им или огорчатся. На их лицах невооруженным глазом читается вопрос, который в свое время очень любили задавать датские принцы. Их можно понять, подпольная лаборатория, в которой к тому же обнаружены запасы готовой к употреблению продукции, это хорошо, это повышение в должностях, это очередные звания. С другой стороны, кому-то придется выяснять личный вклад Федорова в ее создание. А вот это уже может принести большие неприятности. Потому что Федоров — это фигура. Он народный избранник. У него депутатская неприкосновенность. У него связи. И у него, и это самое главное, много-много денег.
На пороге лаборатории показывается с фотокамерой на шее не в меру пронырливый журналист (и откуда только узнал). Его действия тут же пресекаются, камера отбирается, пленка засвечивается, он сам вытуривается взашей, а вся территория предприятия оцепляется ОМОНом. Надо сказать, что я бы с удовольствием поменялся с ним местами, потому что чувствую себя крайне лишним на этом празднике жизни.
Улучив момент, я делюсь своими соображениями с Сорокой, и он понимающе кивает, смотрит на часы, стрелки которых стоят на полшестого (в прямом смысле этого слова), и говорит, что действительно пора сваливать.
С фабрики мы уходим вдвоем, после того, как дали показания, никто нас не задерживает.
— Скорее бы добраться домой, — стонет Игорь, — хоть один часок поспать перед работой. Жалко, что завтра только пятница, а не суббота.
— А ты позвони Барышеву и скажи, что всю ночь провел, совершая подвиги на благо отечества, пусть он даст тебе отгул.
— Вот именно из-за этих, как ты говоришь, подвигов, он тут же затребует меня к себе первым делом. Захочет все узнать из первых рук. Да и черт с ним. Идем быстрее, доставлю тебя домой.
— Тогда у тебя и вовсе времени на отдых не останется. Ко мне не близко. Ты лучше подбрось меня до стоянки такси, а дальше я сам доберусь.
— До такси, говоришь, — он задумывается. — Слушай, может и тебе не стоит в такую даль тащится? Поехали ко мне. Ко мне намного ближе. Я на Пирогова живу, рядом с крытым рынком, знаешь?
— Один живешь?
— Нет, с матерью. Но ты не переживай, она у меня гостеприимная. Квартира трехкомнатная. Целую комнату получишь в распоряжение. Выспишься хорошо, отдохнешь. И потом, может и не стоит тебе сейчас домой возвращаться. Мало ли что.
Я не заставляю себя долго упрашивать. Может быть Сорока и прав. Устал я до чертиков, до дома еще пилить и пилить, а там Логинов начнет с разговорами приставать, надо будет что-то говорить, а думать совершенно не хочется. Я киваю головой в знак согласия и думаю о том, каким выгодным знакомым оказался так нелюбимый сперва мною Игорь Сорока. И к Харину подоспел как раз вовремя, и живет недалеко от компании «Чезаре», сплошные удачные совпадения, да и только.
Серафима Александровна, мать Игоря Сороки, сухонькая юркая женщина без возраста, из той серии, которые всегда всюду успевают: и порядок дома навести, и обед приготовить, и запасов на всю зиму заготовить, и с соседками на лавочке покалякать о том, какая трудная нынче пошла жизнь. Я, совсем забыв который час, по привычке желаю ей доброго утра, и она проводит меня в ванную комнату.
После меня ждет настоящий домашний борщ с фасолью и шкварками, а на второе — голубцы, обильно политые сметанным соусом. Ем я с таким аппетитом, как будто всю ночь разгружал вагоны с углем. Хозяйка улыбается и предлагает мне добавки. Я не отказываюсь и искренне заверяю ее, что в жизни не едал такой вкуснотищи.
Чаепитие мы переносим в гостиную комнату, во время которого Серафима Александровна предлагает мне посмотреть их семейные фотографии. Я не отказываюсь. Не потому, что мне это очень уж интересно, просто я знаю, что старые люди любят вспоминать свое прошлое и рассказывать о нем всем, кто захочет их слушать. Я благодарен этой женщине за приют и вкусный обед и мне в свою очередь тоже хочется сделать ей в ответ что-нибудь приятное.
Созерцание фоток с мордами Сорокиных бабок, дедов, двоюродных братьев и троюродных теток, племянников и соседей по подъезду, быстро надоедает, и я начинаю уже подумывать, как бы поделикатнее закруглиться с этим занятием и сказать тете «пока».
Мамаша Игоря откладывает в сторону один альбом и принимается за второй.
— Здесь более недавние фотографии, — поясняет она. — Это он на работе, с коллегами.
В самом деле, кроме Сороки, узнаю бледную рожу Жулина, красную Шитрина и еще одну бледно-красную с большим загнутым носом — старшего группы тылового обеспечения капитана Зураба Квиринашвили.
— А вы тоже работаете в милиции? — спрашивает Серафима Александровна.
— Нет, — честно отвечаю я, — когда-то работал, несколько лет назад. В этом самом отделе, где сейчас Игорь. Теперь нет.
— Вот и правильно. Я и Игорю постоянно говорю, брось ты эту работу, а он ни в какую. У него ведь высшее экономическое образование. Запросто мог работать в коммерческой фирме: и получал бы больше и сердце у меня было бы спокойнее, что ничего с ним не случится.
— Ну это еще как сказать, — говорю я, отчасти, что хочу ее успокоить, отчасти помня о судьбе одного такого вот «коммерсанта» — Юрия Коцика. — Общепринятое мнение, что работа в милиции очень опасная, мягко говоря, не совсем соответствует действительности. Одна иностранная общественная организация, провела исследование на предмет рискованности разных профессий и выяснилось, что самый высокий процент гибели людей во время выполнения ими служебных обязанностей — среди моряков рыболовецкого флота. Второе место занимают строители-верхолазы и кровельщики, кто дальше, точно не помню, кажется, летчики, а вот работники правоохранительных органов только на двадцать шестом!
— Вот и сын постоянно говорит, что быть каким-нибудь таксистом или водителем грузовика неизмеримо опаснее, чем милиционером, но я все равно тревожусь, когда его подолгу не бывает дома.
— Так вы говорите, что он учился на экономиста? — спрашиваю я только затем, чтобы уйти с неприятной темы.
— Да, у него университетское образование. Четыре года на дневном, а на последнем курсе, после смерти моего мужа, перевелся на заочное отделение. Днем работал. Говорил, что не хочет сидеть у меня на шее. А как раз под самый его выпуск случилась еще одна трагедия — погибла его любимая девушка. С Катериной, так ее звали, он встречался три года. Тем летом они собирались поженится. Когда она погибла, в его жизни случился какой-то надлом. Он получил диплом и уехал в Чечню. Мне, само собой, он ничего не сказал. Соврал, что получил выгодное предложение поработать на одном предприятии в Сочи. О том, что он был на войне, я узнала только когда он вернулся, через полтора года. Я думала, что убью его.
А Сорока вовсе не такой уж и пацан, каким я его поначалу представлял. Впрочем, в этом я уже имел возможность убедится сегодня ночью. Интересно, что бы сказала его маман, если бы узнала, чем занимался ее сын последние пятнадцать часов.
— А это кто? Его девушка? — я показываю на фотографию брюнетки с длинными, прямыми волосами, с широко посаженными глазами и прямым, слегка приплюснутым носом.
— Да нет. Это его сестра. Моя дочь. Она сейчас живет с мужем в Германии. А фотографии Кати он не сохранил. У него их много было. Но потом они все разом куда-то пропали. Я думаю, что Игорь просто уничтожил их. Он ужасно переживал ее смерть и не хотел лишний раз вспоминать об этом. Может быть и правильно. Живые должны жить дальше. Вы ему тоже, пожалуйста, не говорите, что я рассказывала вам все это. Он не любит воспоминаний на эту тему. Все, что было связано с Катей, он куда-то подевал, все: фотографии, ее подарки, газеты.