Опасность
Шрифт:
– Где уж нам уж выйти замуж… Так высоко я не летал. Это все им – премии, ордена, звездочки. Пайки всегда самые жирные…
Старик явно начал повторяться. Очевидно, несправедливость, допущенная по отношению лично к нему лет пятьдесят назад, глубоко его перепахала.
– А кто, по-вашему, мог быть еще на этой фотографии? – поинтересовался я у Бредихина. Была надежда, что он-то может знать. В слове злопамятность есть слово память. Чем черт не шутит…
– Да хрен их знает! – неприязненно пожал плечами Николай Федорович. Меня туда не приглашали. Это вот Борик Сокольский возле них одно время терся… Авторитет зарабатывал, сукин сын!
– Талантливый физик? – полюбопытствовал я.
– Редкостная дубина, – припечатал Бредихин. – Своих идей полчайной ложки, а все туда же: «Мы теоретики…» Тьфу! Что он, что его шеф…
– А вот покойный Фролов… – начал я, уже предполагая, каков будет ответ хозяина избушки.
– Просто тупица, – объяснил мне Бредихин. За каждым ерундовым советом не к Зельдовичу своему бегал, а ко мне…
– А вот профессор Куликов из Курчатовского института… – напоследок я решил назвать Бредихину еще одну фамилию, но он и от нее отмахнулся.
– Не помню такого, – пробормотал он. – Надо еще разобраться, с какого такого рожна все эти стали академиками, докторами, профессорами. Конечно, они все получали с самого верха. Премии, ордена, пайки опять же…
Бредихин завел ту же пайково-звездочную песенку уже в третий раз, и я понял, что пора сматываться. Память Николая Федоровича, как выяснилось, ничем не лучше куликовского склероза. Тот просто мог чего-то не помнить, а Бредихин отчетливо помнил – но лишь то, что все кругом были ловкачами, дубинами и только зря обжирали наше богатое государство. Прямо скажем, информация небогатая и не приближающая меня к разгадке. Покойный Фролов мог быть, конечно, и тупицей, но вот убили его уж точно не за это.
– До свидания, Николай Федорович, – проговорил я, двигаясь к выходу. – Желаю вам удачи.
– Академиками они стали, – вместо до свидания объявил мне Бредихин. – Спрашивается, за какие-такие заслуги? Какой-то несчастный Борик Сокольский…
Конца фразы я не услышал, поскольку скатился вниз по лестнице, пренебрегая всякой техникой безопасности. Вот вам и минус два, подумал я. Возможно, и третий куликовский фигурант окажется ни при чем. Как, интересно, при таком склерозе Куликов ухитряется управляться со своим циклотроном?
Последнюю мысль я додумывал уже в машине, хотя и не очень долго. Примерно до первой серьезной пробки на Стромынке, после которой уже ни о чем, кроме как о состоянии московских магистралей, думать уже не хотелось.
К особняку на Новой Басманной, где проживал последний из кандидатов Куликова – доктор наук Григоренко Владимир Михайлович, – я подъехал на полчаса позже, чем рассчитывал, и в весьма расстроенных чувствах. Какая-то сволочь на «татре» легонько приложилась к моему заднему бамперу и наверняка оставила на нем царапину или вмятину. Нагло запарковав «жигуль» в непосредственной близости от кривых детских грибочков (все равно ни одно чадо не стало бы играть в такой грязи), я вышел из машины и осмотрел травму. Так и есть – вмятина размером с кулак. Ну, по крайней мере, с кулачок. Новая брешь в моем бюджете. Хорошо еще, что не надо мотаться в Автосервис: с тех пор как мой сосед по дому получил лицензию, я хотя бы избавлен от траты времени. Но не от траты денег. Не начать ли мне брать взятки у своих подопечных? Только вот кто бы дал…
Дом, где квартировал господин Григоренко, выгодно отличался и от типовой многоэтажки Сокольского, и уж тем более от рассыпающейся избушки злобного Бредихина. Всего лишь в двух десятках метров от нищих грибочков и поломанных качелей располагался такой четырехэтажный оазис дореволюционной, но вполне крепкой и элегантной постройки. Этот дом, очевидно, холили, лелеяли, вовремя ремонтировали и даже разбили под окнами приятного вида клумбу. От набегов варваров клумба была надежно защищена довольно высокой оградой, состоящей из заостренных металлических кольев. Какой-нибудь безденежный влюбленный, задумавший нарвать здесь букетик роз для своей Лауры, как минимум, рисковал последними брюками. Очень предусмотрительно, ничего не скажешь.
Стараясь не шуметь, я поднялся на второй этаж и притормозил у дверей четвертой квартиры. Рука моя потянулась уже к кнопке заграничного музыкального звонка (настраивался на четыре мелодии, по выбору хозяина, производство Финляндии; я сам бы купил такой, будь у меня лишних полсотни долларов). Однако я вовремя заметил, что дверь прилегает к косяку неплотно. Стало быть, не заперто. Следовательно… Мной овладели нехорошие предчувствия. Может, бредихинская халупа и не нуждалась в дверном замке, но здесь-то незапертая дверь выглядела более чем странно. Как сигнал бедствия или как неуклюжая ловушка. Примем за основу версию номер один, решил я, вынимая свой «Макаров» и радуясь оттого, что после встречи с очкастым и толстяком я успел-таки пополнить свой боекомплект. И раз, и два, и… Если я не прав, хозяин меня, надеюсь, простит.
И три! Вперед, Макс!
Я распахнул дверь, в прыжке преодолел коротенький коридорчик и очутился в комнате, которая мне немедленно что-то напомнила. Вот именно: жилище убиенного физика Фролова на улице Алексея Толстого. Здесь, как и там, следы былой роскоши разбросаны были по комнате в невероятном и оскорбительном для вещей беспорядке. Сам хозяин, разумеется, извинил бы меня за неожиданное вторжение, если был бы жив. Но что-то мне подсказывало: пожилой человек, надежно привязанный к своему креслу, едва ли просто заснул. В такой позе, увы, не спят.
Картина, увиденная мной в доме на Новой Басманной, отличалась от того, что я вчера лишь наблюдал в доме на улице Алексея Толстого, только одним, зато крайне существенным обстоятельством – количеством посетителей. Вчера на месте происшествия нас было полным-полно: я, майор Окунь, эксперты Сережи Некрасова, сам Сережа и плюс невидимые милиционеры, долдонившие на кухне насчет пуговиц желтого металла или чего-то наподобие.
Сейчас же нас было только двое. А если считать покойника – то трое.
Крепкий блондинчик, обернувшийся на шум, увидел сначала дуло моего пистолета и только потом – меня самого. И пистолет блондинчику не понравился гораздо больше, чем я. По крайней мере, смотрел он именно на дуло, когда сам, не дожидаясь моей команды, стал медленно поднимать руки.
– За что же ты его так? – укоризненно спросил я. – Старших надо уважать, а не наоборот…
Когда застаешь человека на месте преступления и это преступление – убийство при отягчающих обстоятельствах, самое лучшее, что можно делать, – это болтать какие-нибудь угрожающие киношные глупости. То есть выпускать пар и давить в себе мерзкое желание устроить немедленный самосуд. В духе СМЕРШа первых лет войны. Шпион? Получи пулю между глаз. По такому идиотскому правилу и работали в ту пору эти бравые ребята. Сколько народу покрошили тогда – никто и не считал. Сколько же из них было настоящих шпионов? Спросите что полегче.