Опасность

Гурский Лев Аркадьевич

Лицо сеньора Литторио немного просветлело.

– Об этом не беспокойтесь, – вымолвил он. – Мы, в конце концов, не беднее немцев. Через пять лет, вы говорите? – переспросил он.

Энрико Ферми с готовностью кивнул.

«Платите-платите, – подумал он. – Серия опытов с ураном потребует не более четырех лет. А на пятый год настанет пора мне поближе познакомиться с Соединенными Штатами. Хорошая страна, много университетов и – представьте! – никакого дуче».

Глава четвертая

НАПАРНИЧЕК ЮЛИЙ

Сначала я подумал, что спятил мой электронный будильник, зазвонив

почему-то в шесть вместо восьми. Но потом понял, что это не будильник, а телефон. И это было гораздо хуже: звонок в такую пору означает, как минимум, большую неприятность. Еще не было случая, чтобы в шесть утра мне сообщили нечто ободряющее и освежающее.

Не открывая глаз, я стал шарить в поисках телефонной трубки, гадая, кто бы это мог быть. Впрочем, выбор у меня был небогатый. Либо – Ленка, либо – генерал Голубев. У Ленки был непутевый братец в Красногорске, который время от времени выкидывал всякие фортеля. Последний раз, когда Ленка позвонила мне вот так, ни свет ни заря, ее братана упекли в красногорский КПЗ. За несанкционированный митинг под окнами местной советской власти. Не помню уж, чего конкретно хотел этот деятель от красногорских депутатов, да и сам он, окончательно протрезвев, толком не мог вспомнить и вообще был кроток и тих. Зато когда его забирали из-под окон Совета, Ленкин братец был буен и активен. Мне тогда с большим трудом удалось доказать тамошней ментуре, что дело это исключительно политическое, относится к компетенции Лубянки, и потому нарушителя следует немедленно откомандировать в распоряжение столичного Минбеза. Вероятно, я был убедителен, даже слишком: менты тут же заколебались, следует ли отдавать хоть алкана, да своего парня в лапы чекистских костоломов под верную политическую статью. К счастью, виновник скандала, еще не до конца проспавшись, тут же с ходу обложил всю местную милицию по матушке, да с такими смачными коленцами по поводу присутствующих, что это и решило исход дела в мою пользу. Временно братану было предоставлено политическое убежище в Ленкиной однокомнатной квартире, а сама она на неделю переехала к своей Свете, хотя я намекал, что можно бы и ко мне…

Генерал Голубев если и звонил мне в столь ранний час, то непременно по казенной надобности. Примерно с месяц назад такой вот нештатный звоночек нарушил к чертям все мои недельные планы, и пришлось мне параллельно с делами Безбородки и Лабриолы – не говоря уж о Партизане – заниматься сумасшедшим террористом Ефимовым, знатоком экзотических змей, считающим себя первым претендентом на вакантный российский престол… Дело Боа-Королевича, будь оно трижды неладно. Закончилось оно психушкой для террориста-претендента и террариумом – для его ни в чем не повинных змеюк.

И что же, интересно, светит мне теперь? Я нашел наконец трубку и приложил ее к уху.

– Когда в товарищах согласья нет, – сообщил мне радостно чей-то знакомый голос, – на лад их дело не пойдет. И выйдет трам-пам-пам не дело, только мука.

Кошмар, подумал я, лихорадочно пытаясь вспомнить обладателя веселого голоса. Только басен Крылова мне в шесть утра не хватало! Что за идиотские шуточки?

Последний вопрос я уже собирался немедля задать вслух, однако голос в трубке меня опередил.

– Я вспомнил! – ликующе поведал мне голос. – Лебедь, рак и щука! То есть, Лебедев!

В то же мгновение я узнал звонившего. Это был знатный физик-склеротик Павел Валерьевич Куликов, подсуропивший

мне вчера одного визажиста, одного психа с берданкой и один труп.

– При чем тут басня? – тупо спросил я. В шесть часов утра я бы предпочел, чтобы Куликов так и продолжал выдерживать свой ледяной тон, с коего и началось наше первое с ним телефонное знакомство. Соблюдай я дистанцию, он бы, пожалуй, не стал меня поднимать с постели победным рапортом о своей очередной героической победе над склерозом.

– А как же! – радостно объяснил мне Куликов. – Фролов… ну, тот, которого убили… рассказывал, что в их группе это было самым любимым стихотворением… И этот Лебедев, Валя Лебедев, сначала очень обижался. Думал, что над ним подшучивают… Лебедев, теперь я точно вспомнил фамилию! И даже отчество: Валентин Дмитриевич.

Наконец-то я восстановил в памяти подробности нашей вчерашней беседы с Павлом Валерьевичем возле исполинской Бороды. М-да, лошадиная фамилия и все такое.

– Лебедь – это, по-вашему, фауна? – осведомился я.

– А что, по-вашему, это флора? – отбрил меня физик-циклотронщик.

Тут я окончательно проснулся.

– Павел Валерьевич, – быстро спросил я, – вы кому-нибудь еще называли эту фамилию?

– Н-нет, – удивленно откликнулся Куликов. – Я только сейчас…

– А три другие фамилии? Сокольского, Бредихина и Григоренко?

– Да нет же! – с недоумением проговорил физик. – К тому же меня об этом и не спрашивал никто, кроме…

– Ясно-ясно, – я не дал ему договорить. – И не вздумайте больше никому сказать. И о нашем разговоре… А еще лучше – немедленно уезжайте куда-нибудь в командировку. Вас ведь могут послать в командировку?

– Хоть сегодня, – совсем уж удивленным тоном ответил Куликов. – Например, в Киевский центр. Или даже в Дели, на второй реакторный конгресс…

– Лучше в Дели, – посоветовал я. – Там вам будет спокойнее.

– Но что еще случилось, хотел бы я знать? – возвысил голос Павел Валерьевич. Вероятно, он успел трижды пожалеть, что поделился со мной плодом своих ночных бдений.

– Умер Григоренко, – коротко сказал я. – Точнее, убит. С ним случился сердечный приступ, когда к нему пришли эти…

– Кто пришел? – задушенным шепотом произнес Куликов.

– Те же, кто являлся к Фролову, – неопределенно ответил я, поскольку сам еще ничего толком не понимал. – В общем, теперь неясно, кто может быть следующим…

Я не стремился специально запугать Павла Валерьевича. Просто я догадывался, что гибель двух исполнителей отнюдь не означает, что не будут посланы другие. Если бы знать, посланы кем. Если бы еще знать, посланы куда. Правда, здесь у меня была тоненькая ниточка. Басня Крылова «Лебедь, рак и щука». И теперь только от меня зависело, порвется ли эта ниточка или нет. Жаль, что и времени оставалось катастрофически мало. Может быть, и вовсе не оставалось.

– Вы поняли меня? – дожал я Куликова.

– Понял, – хрипло и испуганно отозвался Павел Валерьевич и дал отбой.

Я тут же дождался гудка и немедленно набрал семь цифр. Я не боялся никого разбудить: люди на том конце провода в любое время суток обязаны были находиться в положении наготове. Как автомат, из которого в любой момент можно было открыть стрельбу.

– Подстанция, – сказал голос в трубке.

– Это начальник участка, – проговорил я отчетливо. – Два сорок два.

– Неполадки на линии? – спросил голос безо всякого выражения.