Опасности городской жизни в СССР в период позднего сталинизма. Здоровье, гигиена и условия жизни 1943-1953

Фильцер Дональд

У этой книги есть, по крайней мере, одна важная особенность. Она о том, как жили люди, но не о конкретных людях. Сведения о персоналиях, об их ежедневном опыте или действиях, которые они совершали, отсутствуют. И это заложено в сути настоящего исследования.

По этой причине книгу необходимо читать вместе с другими исследованиями истории общества в период позднего сталинизма, работы, в которых на самом деле много информации о людях и их опыте [27] .

Я также должен рассказать о качестве данных, которые были доступны для нас, о чем у меня еще будут причины рассказать далее в контексте конкретных обсуждений в каждой главе. Трудности работы с данными советского периода хорошо известны. Перед тем как попасть в архив, опубликованные данные всегда проходили строгую цензуру относительно того, что могут знать широкие массы, а что должно остаться в тайне. Практически все данные, которые я использую в своем исследовании, взяты из архивов, все они были помечены грифом «совершенно секретно». Особенно важно помнить, что они были подготовлены и обработаны таким образом, чтобы должностные лица из экономической и политической сферы могли ими пользоваться. В этом плане проблема не всегда заключалась в цензуре, но в других, в некоторых случаях, более сложных вещах, которые влияли на их точность. Как мы увидим в главах 4 и 5, в которых раскрывается вопрос смертности, рождения и смерти, не всегда точно регистрировались, имелись расхождения между цифрами, которые получались у различных органов по сбору данных. Как я отмечу в главе 5, в которой речь идет о детской смертности,

существовало значительное расхождение, например между количеством рождений, мертворождений и смертей новорожденных, которые регистрировались в родильных домах и других медицинских учреждениях, и между официальными данными в отделах регистрации рождений и смертей (в медицинских учреждениях у персонала, как правило, было больше возможности зарегистрировать большое количество фактических событий). Секретность распространялась намного дальше принципа, что можно и что нельзя было публиковать. Она охватывала все филиалы медицинских учреждений и напрямую препятствовала их работе, нанося вред здоровью общества, о чем заявляли и сами практические работники. Как жаловался один санитарный врач в 1946 году: «Мы получаем больше информации из журналов о ситуации в Англии или Соединенных Штатах, чем здесь об Ивановской области. Я даже не могу передать [статистику] своему ассистенту для обработки. Единственное, что я могу, это самому пойти в специальный сектор и обработать цифры самостоятельно. Но в таком случае я становлюсь не более чем техническим ассистентом». Результатом такой бездумной и чрезмерной секретности стали трудности в борьбе с распространением заболеваний. Информация о количестве и способах выявления туберкулезных больных имелась только в тубдиспансерах, которые не передавали эти данные санитарным врачам – людям, чья работа заключалась в выявлении заболевших и препятствовании распространению заболеваний. Проблема была даже не в том, что разные организации общественного здравоохранения не обменивались информацией. Все было значительно глубже: информацией не делились даже люди, работавшие в одном здании [28] . И это были не единственные недостатки медицинских данных. В некоторых частях этой книги я пытаюсь использовать не официальные данные, а те, которые были опубликованы в исследовательских работах. В результате мы сталкиваемся с дополнительными проблемами: исследователей слишком сильно волновала проблема секретности: что можно сообщать, что нельзя, то есть они становились жертвами самоцензуры. Их методология зачастую неверна, и даже там, где они приводят здравые доводы, им мешает недостаток инструментов и надлежащих условий, поэтому достоверность их работ остается под вопросом.

27

Помимо моей книги см.: Soviet Workers and Late Stalinism. Cambridge: Cambridge University Press, 2002 [на рус. яз.: Фильцер Д. Советские рабочие и поздний сталинизм. М.: РОССПЭН, 2011], сопроводительным томом к которой является настоящее издание, можно посмотреть работы Елены Зубковой, которые перечислены в библиографии; а также: Зима В. Ф. Голод в СССР 1946-1947 годов: происхождение и последствия. М.: Институт российской истории РАН, 1996; Late Stalinist Russia: Society Between Reconstruction and Reinvention / ed. J. FYrst. London: Routledge, 2006; Juliane FYrst, Stalin’s Last Generation: Youth, State and Komsomol 1945-1953: Ph. D. Dissertation. University of London, 2003; Qualls К. From Ruins to Reconstruction; Jones J. W. Everyday Life and the “Reconstruction”; Blackwell M. J. Regime City of the First Category.

28

Речь профессора Мазель на Съезде областных и городских санитарных врачей, эпидемиологов и бактериологов, который проходил в Горьком 5-7 октября 1946 года. Материалы конференции см.: ГА РФ. Ф. A-482. Оп. 47. Д. 4914; здесь приводится цитата: Л. 217-219.

Если известны трудности, с которыми сталкивались врачи и исследователи, то что это означает для нас – тех людей, которые пытаются сложить по кусочкам историю на основе подобных данных? Значит ли это, что все они ненадежны и что мы ничего не узнаем об этом аспекте советской истории? Вероятно, нет. С одной стороны, очевидно, что мы не можем быть уверены в том, что информация отчетов ГСИ или документов Центрального статистического управления столь же верна, как информация из документов, с которыми работают западные историки в своих странах. С другой стороны, мы обязаны попытаться раскрыть некоторые тайны, которые содержатся в данных, и, что еще важнее, мы можем попробовать распознать основные тенденции. Вот на этих выявленных тенденциях я сосредоточился в своей работе.

Сейчас остается дать лишь краткое резюме каждой из глав этой книги.

В главе 1 исследуется проблема содержания городов в чистоте. Как я уже упоминал, практически ни в одном российском городе не было развитой системы канализации; в большинстве областных городов она была либо ограниченная, либо ее не было вообще. Помимо деградации дворов и улиц это вело еще к серьезной проблеме – как убирать человеческие отходы из городов. Это всегда было трудной задачей, но после войны городские власти столкнулись с недостатком транспортных средства, топлива и лошадей. Города в основном полагались на массовые кампании по уборке, которые проходили два раза в год, во время которых убирались все скопившиеся за зиму и лето отходы и экскременты, но большую часть года городские жители существовали в грязной среде.

В главе 2 рассматривается проблема водоснабжения, по которой есть фактически два связанных между собой, но по сути различных направления анализа. В рамках первого направления исследуются поставка воды городским жителям и те трудности, которые влияли на доступ к достаточному количеству воды, пригодной для питья и домашних нужд. В рамках второго направления исследуется растущая проблема загрязнения рек и причин, почему государственные законы и нормы, регулирующие этот вопрос, не были в большинстве своем претворены в жизнь.

В главе 3 содержится исследование самой городской санитарии per se, которое заключается в рассмотрении общественных бань и имеющихся систем, препятствующих вспышкам и распространению брюшного тифа, потенциально опасного заболевания, которое переносится вшами. Лишь у немногих людей были дома душ или ванна; поэтому, чтобы соблюдать личную гигиену, большинство ходило в общественные бани или пользовалось душем на работе. Их пропускная способность была очень низкой, что наряду с постоянным дефицитом мыла было основной причиной, почему люди могли так редко мыться. Еще более интересно отношение чиновников здравоохранения к этой проблеме. Их волновал не личный комфорт, а общественная безопасность. Пока люди могли мыться достаточно часто для предотвращения рапространения вшей, санитарные врачи были относительно спокойны. Здесь появляется, однако, еще одна проблема: распространение вшей, а вместе с ними тифа были напрямую связаны с массовыми перемещениями населения. В этом случае излишняя зависимость государства от тюрем и кабального труда, когда десятки тысяч людей каждый год перевозились через всю страну, создавала серьезный риск общественному здоровью. На эти вызовы режим отвечал строгими контролирующими мерами, которые в общем и целом были успешны в предотвращении или сдерживании массовых вспышек брюшного тифа и других заразных заболеваний.

В главе 4 анализируются рацион и питание в последние годы сталинского периода. Она начинается с краткого обзора рациона в тылу

во время войны и дает некоторые предварительные оценки смертности в городах в период войны в тылу. Затем исследуется влияние голода 1947 года на тыловые районы, а также медленное и, по существу, недостаточное улучшение в питании, когда голод оступил. Хотя демографические данные недостаточно надежны, чтобы на их основании делать выводы, но в комплексе с другими отчетами по периоду голода в стране они показывают, что потери среди городских рабочих и их семей были очень высоки. Еще мы обнаружили, что, по крайней мере, в тыловых районах России крестьянские хозяйства питались лучше, чем семьи рабочих, что смягчило разрушительный эффект голода.

Глава 5 рассматривает вопрос детской смертности, который является четким показателем общего состояния общественного здоровья и благосостояния. Детская смертность начала снижаться на последних этапах войны, но резко выросла снова во время голода. Хотя она начала снижаться с 1948 года, мы обнаружили выраженные региональные различия в масштабах этого снижения. По сути, в тех регионах, где санитарная реформа шла медленнее, темпы снижения детской смертности были самыми низкими. Очевидным стала увеличивающаяся разница между детской смертностью в Москве, единственным советским городом в нашем исследовании, где санитарная реформа довольно далеко продвинулась, и в остальных частях страны. В этой главе также освещается один из больших парадоксов позднего сталинского периода. Детская смертность снижалась, несмотря на тот факт, что в России в период позднего сталинизма не было факторов, которые способствовали снижению детской смертности в западноевропейских странах ранее в XIX и XX веках. Хотя неопровержимых доказательств этому нет, разгадка этого парадокса, вероятно, заключается в более качественном общественном образовании относительно личной гигиены и более высоком уровне медицинской помощи (в том числе в наличии антибиотиков) в крупных промышленных городах. В этом плане режим полагался на меры в рамках общественного здравоохранения как замещение более дорогого и более долгосрочного процесса модернизации городской инфраструктуры.

И, наконец, в заключении исследуется связь между результатами исследования, описанными в книге, и более общими вопросами политической экономии сталинской системы. Если сталинский режим систематически не развивал городскую инфраструктуру, было ли это связано со злым умыслом со стороны политического руководства? Было ли это связано с необходимостью восполнить массовый урон, нанесенный войной, которая вынудила режим инвестировать непропорционально большую долю национального богатства в восстановление и расширение тяжелой промышленности за счет индивидуального и коллективного потребления? Или причина заключалась в более специфических особенностях сталинской системы, в частности в ее стремлении к тому, что я называю «саморазрушающий ростом», из-за которого любое сокращение ресурсов для тяжелой промышленности было чрезвычайно трудным? Ответ, я полагаю, лежит во взаимодействии всех этих факторов. Личное недоверие и даже презрение Сталина к обычным производителям в советском обществе означало, что в вопросах распределения ресурсов он естественным образом тяготел к решениям, которые включали в себя сокращение потребления и интенсификацию эксплуатации труда. Также не оставляет сомнений то, что тяжесть послевоенной экономической ситуации поставила бы перед сложным выбором распределения ресурсов любое правительство. И все же такой выбор был ограничен динамикой экономической и социальной системы, которую создал сталинизм. Она порождала естественную тенденцию к гипертрофированности тяжелой промышленности и недоинвестированию в производство тех товаров и услуг, которые улучшили бы благосостояние населения. Поэтому следующим лидерам страны, которые обладали лучшим пониманием экономических реалий, чем Сталин, были менее недоброжелательно и высокомерно настроены к людям, которыми они управляли, так же тяжело давалось решение этих проблем.

Глава 1

Невыполнимая задача: содержание городов в чистоте

Санитарные условия в европейских городах

в XIX и начале XX века

В советских городах в послевоенное время было очень грязно, улицы завалены кучами мусора и горами человеческих экскрементов большую часть года, по открытым водостокам текли нечистоты, а иногда они просто растекались по улицам и тротуарам. Это не было новым или исторически уникальным явлением. Современные люди, живущие в промышленно развитых странах, воспринимают смывные туалеты и закрытые канализационные системы как должное, и поразительно то, что практически половина населения Земли (согласно данным ООН, около 2,6 млрд человек) все еще живет без соотвествующих канализационных систем, а 1,8 млн детей каждый год умирают от диареи и других заболеваний, связанных с санитарией [29] , и все это происходит в конце первого десятилетия XXI века. Так же легко забыть о том, что чистая вода и современные канализационные системы – это относительно недавние достижения даже на «Западе». К проведению первых этапов санитарной реформы в городах Британии, Германии и Франции приступили в середине XIX века, но к ее завершению приблизились лишь в первые десятилетия XX века. Быстрая индустриализация Европы в XIX веке привела к тому, что резко увеличилось городское население, в частности возросло число представителей городского рабочего класса, которые наводнили города и жили в тесных, мало освещенных, плохо вентилируемых и плохо отапливаемых домах при практически полном отсутствии санитарных удобств. В трущобах, где они жили, остро стояли проблемы сбора и утилизации мусора и нечистот. На решение этого вопроса ушли десятилетия, так как ситуация усугублялась огромным количеством фекалий животных, которые также надо было убирать с улиц, поэтому всем жителям городов, кроме самых зажиточных, приходилось мириться с действительно жуткими условиями их жизни. Без системы канализации единственное, что можно было сделать с нечистотами, это складировать их куда-то – в выгребные ямы или помойки, а затем организовывать их вывоз, как правило, за пределы города, где их можно было бы переработать каким-то образом или оставить разлагаться на удобрения на полях орошения. Неубранные нечистоты могли быть смыты дождями, они могли стекать по открытым каналам в ближайшие водоемы, и зачастую это была река, откуда люди брали питьевую воду. То есть дома, дворы и улицы были практически постоянно таким образом загрязнены, что угрожало всеми возможными заболеваниями.

29

Программа Развития Организации Объединенных Наций. Доклад о развитии человеческого потенциала. 2006 год. Beyond Scarcity: Power, Poverty and the Global Water Crisis (New York: Palgrave Macmillan, 2006), p. v. «Доступ к воде – базовая человеческая потребность и фундаментальное человеческое право. Тем не менее в нашем все более процветающем мире более 1 млрд человек лишены права на чистую воду, а 2,6 млрд человек не имеют доступа к надлежащим средствам санитарии. Эти ошеломляющие данные свидетельствуют только об одном аспекте проблемы. Ежегодно около 1,8 млн детей умирают от диареи и других заболеваний, возникающих в результате использования небезопасной воды и из-за антисанитарных условий. В начале XXI века неочищенная вода является вторым по мировым масштабам убийцей детей. Каждый день миллионы женщин и молодых девушек набирают воду для своих семей – это ритуал, который усиливает гендерное неравенство с точки зрения работы и образования. Тем временем слабое здоровье, связанное с дефицитом воды и плохими санитарными условиями, подрывает производительность и экономический рост и укрепляет колоссальное неравенство, которое характерно для нынешнего характера глобализации и удерживает в нищете уязвимые домашние хозяйства».

Энтони Воль в своем великолепном исследовании санитарных условий и заболеваний в Великобритании в Викторианскую эпоху отмечает, что в Дарлингтоне в 1850 году одна надворная уборная обслуживала 40, 60 или даже более человек. Надворные уборные не очищались, они располагались прямо напротив домов, стены которых пропитывались экскрементами. Позднее можно было найти шахтерские деревни с населением до 600 семей, в которых вообще не было надворных уборных [30] . В Стокпорте в 1876 году дома железнодородных рабочих были «окружены болотами (а не просто лужами) с грязью, гнилью и другими нечистотами, которые образовывались из-за отсутствия канализации и уборных», так что «женщинам и детям приходилось прокладывать свой путь по доскам, брускам и старым дверям» [31] . Далее Воль пишет:

30

Wohl A. S. Endangered Lives. Р. 87, 93.

31

Ibid. Р. 90 (цитата из санитарного отчета от 8 января 1876 года).