Опасные пути
Шрифт:
Она опустила головку и хорошо рассчитанным движением бросилась на роскошный турецкий диван. Король опустился рядом с ней и, взяв ее за руку, произнес:
— Вы видите, дорогая, как меня мучают Ваши упреки; но скажите сами: что я должен сделать? Луиза готовится стать матерью, а потому было бы жестокостью отталкивать ее теперь. Я твердо решил узаконить ребенка и сделать Луизу владетельницей большого имения; может быть, это утешит ее. Но любить ее я не могу больше, с тех пор как увидел Вас.
— О, Ваше величество, —
— Атенаиса, — сказал король, — Вы взволнованы и раздражены злыми толками толпы. Но подождите! Наступит время, когда все будут преклоняться перед Вами.
— Все? О, Ваше величество, я боюсь дружбы не меньше любви. Около Вас есть люди, которые становятся между нами, которые руководствуются только стремлением к славе.
“Ага, — подумал Лозен за занавесом, — она наверно будет сейчас говорить обо мне и подготовляет почву для свержения министров!”
Король немного подумал, а затем спросил:
— О каких людях Вы говорите? Министры, вероятно, не интересуются моими сердечными делами, они могли бы сильно поплатиться за это. Мои родные? Я — король, этим все сказано. Кого же Вы подразумеваете?
Лозен напряженно вслушивался.
— Ваше величество, — ответила Монтеспан, — Вы не должны долее разделять свое сердце между дружбой и любовью к той, которая так всецело и бескорыстно предана Вам и не имеет никаких честолюбивых замыслов.
“Черт возьми, — подумал Лозен, — к чему это она ведет?”.
— Вы говорите загадками, Атенаиса; я ничего не понимаю.
— Вспомните, — сказала маркиза, — разве один из Ваших друзей не обращался к Вам недавно с самыми смелыми просьбами?
— А, теперь я понимаю! Вы говорите о графе Лозен?
— Именно.
— Он хочет получить место главнокомандующего артиллерией. Но ведь Лувуа, Кольбер, Тюренн — все против этого. Конде даже сказал, что это может сделать армию всеобщим посмешищем. Однако Лозен все время осаждает меня просьбами. Что Вы скажете на это, моя милая подруга, мой разумный советчик? Соглашаться ли мне на просьбы Лозена, или нет?
“Какое счастье! — подумал Лозен, — все идет как по маслу. Место будет за мной”.
Он прислушался к дальнейшему разговору, но каков же был его гнев, когда он услыхал ответ маркизы! Он даже побледнел, как полотно, его зубы стучали и колени подогнулись, когда Монтеспан произнесла:
— Если Вы спросите меня, Ваше величество, то в интересах государства, которые я ставлю выше интересов отдельных людей, во имя Вашей славы, на которой я не хочу видеть ни малейшего пятнышка, должна сказать, что министры вполне правы. Граф Лозен — начальник артиллерии! Тут есть от чего умереть со смеха! Нет, Ваше величество, во имя Вашей славы Вы не должны допускать подобное назначение. Я представляю себе нарядного графа среди пушек! Ха, ха, ха!.. Он, пожалуй, начнет заряжать их папильотками!
Король рассмеялся.
— Змея, — прошипел Лозен в своей засаде, с трудом сдерживая свой гнев, хотя малейшее движение могло погубить его.
— Не истолкуйте превратно моих слов, Ваше величество, — продолжала между тем Монтеспан, — я никогда не забываюсь настолько, чтобы вмешиваться в Ваши распоряжения, но Вы спросили меня, и я ответила, как подсказали мне разум и сердце. Я высоко ставлю славу короля Франции и не променяю ее на благосклонный взгляд Вашего любимца.
— Как это благородно, Атенаиса! — воскликнул король. — Вы правы. Итак, прочь его прошение! — и с этими словами Людовик вынул из кармана бумагу и разорвал ее на мелкие кусочки.
— Начальник артиллерии валяется на полу, — со смехом проговорила Монтеспан, указывая на клочки бумаги, разлетевшиеся по полу.
Граф Лозен должен был прислониться к стене, даже его железные нервы не выдержали подобного испытания. Он, любимец короля, никогда не ожидал, что может потерпеть подобное поражение, и благодаря кому же? На это решилась женщина, не державшая еще власти в своих руках; как же будет поступать она, когда сделается повелительницей монарха? Графа страшно убивали то легкомыслие, с которым Людовик отказался от своего любимца, и готовность, с которой он согласился с маркизой.
— Оставим Лозена, — с раздражением проговорил Людовик, — это дело решено бесповоротно. Придите в мои объятия, Атенаиса! Время бежит немилосердно; Лувуа и Кольбер ждут меня, надо опять приниматься за работу.
— Мой бедный государь! — нежно проговорила Монтеспан, проводя рукой по волосам короля.
Король обвил руками ее стан и тихо прошептал:
— Дорогая, любимая!
— Ваше величество, — вдруг проговорила маркиза, — пустите меня! Мной овладел смертельный страх; мне кажется, что Луиза де Лавальер опять подслушивает нас, как тогда в оранжерее.
— Где? — проговорил король встрепенувшись. — Нет, она не будет больше подслушивать. Я уверил ее, что тогда она видела все во сне, что все только показалось ей.
— Ах, Ваше величество, — с улыбкой возразила Атенаиса; — она не верит этому: она чувствует, что гибнет, и молча переносит свои страдания. Мне показалось, что я вижу ее призрак здесь в комнате.
— У Вас часто бывают такие видения во время наших свиданий. Помните нашу первую встречу? Вам все казалось, что за креслом тень Вашего супруга, — и король громко рассмеялся. — Я стоял за занавесом, как на иголках; это был совсем такой же занавес, как вот этот.