Опасные соседи
Шрифт:
Они подходят к черному ходу, и Люси чувствует, как дрожат ее руки. Как же хорошо она знает эти огромные деревянные двойные двери! Они открываются в тропическое великолепие сада, где бабочки-бражники кормятся цветочной пыльцой, где в тенистых углах растут банановые деревья, где журчит, падая вниз с декоративных каменных горок, маленький водопад, а в самой южной точке под полуденным солнцем поблескивает прямоугольник лазурно-голубой воды.
А вот и он сам, Майкл Риммер собственной персоной. Сидит за столиком возле бассейна, с беспроводным наушником в одном ухе, перед ним –
– Люси! – восклицает он, расплываясь в улыбке, и вскакивает на ноги, втягивая при этом загорелый живот, дабы скрыть тот факт, что в сорок восемь лет он вряд ли может похвастаться спортивным телосложением тридцативосьмилетнего мужчины, от которого она сбежала десять лет назад. Он достает из уха наушник и направляется к ней. – Люси! – повторяет он с фальшивой теплотой в голосе и протягивает ей навстречу руки.
Люси машинально пятится назад.
– Майкл, – отвечает она, с опаской отодвигаясь от него.
Видя это, он протягивает руки к Марко и обнимает его.
– Так ты ей все-таки сказал?
Марко кивает.
Майкл бросает на него будто бы укоризненный взгляд.
– А это кто? – спрашивает Майкл, обращая внимание на Стеллу, которая цепляется за ногу Люси.
– Это Стелла, – говорит та. – Моя дочь.
– Ого! – восклицает Майкл. – Какая красотуля! Приятно познакомиться, Стелла.
Он протягивает ей руку. Люси подавляет в себе искушение оттолкнуть Стеллу в сторону.
– А это кто? – он смотрит на собаку.
– Это Фицджеральд. Или Фитц для краткости.
– Как Ф. Скотт?
– Да, как Ф. Скотт. – Она чувствует легкий прилив адреналина. Она отлично помнит сеансы «вопрос-ответ», которым он когда-то безжалостно подвергал ее, чтобы показать ей, что она глупа и необразованна, недостойна его и вообще, должна радоваться тому, что он снизошел до нее. Но в глубине ее души всегда было нечто крошечное, твердое и непоколебимое, напоминавшее ей о том, что он неправ, что однажды она уйдет от него, и как только это случится, она больше никогда не оглянется назад. И вот теперь она нервно отвечает на его вопросы, собирается попросить у него денег, и, по сути, отброшена назад – туда, откуда начала.
– Привет, Фитц, – говорит он, почесывая пса под подбородком. – Какой славный песик! – Затем отступает назад и оценивающим взглядом окидывает Люси и ее маленькую семью.
Точно так же он оценивал Люси, когда думал, какое выбрать для нее наказание. То же острое лезвие минут, которые могли закончиться смехом и объятием или же сломанным пальцем или до красноты перекрученной кожей.
– Ну-ну, – говорит он, – вы только посмотрите на себя. Вы все просто прелесть. Принести вам что-нибудь? Может, сока? – Он смотрит на Люси. – Им можно пить сок?
Она кивает, и Майкл смотрит на горничную. Та стоит в тени террасы в задней части дома.
– Джой! Немного сока для детей! Спасибо! А ты, Люси, что будешь? Вино? Пиво?
Люси не пила уже несколько недель. Она бы отдала все на свете за глоток пива. Но лучше не стоит. В течение ближайшего
– Нет, спасибо. Меня вполне устроит сок.
– Три сока, Джой. Спасибо. А для меня еще одно пиво. Да, и немного картофельных чипсов. Тех, как их там называют, рифленых. Ну, вы поняли.
Он снова переводит взгляд на Люси – нарочито удивленный и по-мальчишески озорной.
– Садитесь, садитесь.
Он переставляет стулья, и они садятся.
– Итак, – говорит он, – Люси Лу, как, черт возьми, ты поживаешь?
Она пожимает плечами и улыбается.
– Сам знаешь. Потихоньку. Старею. Становлюсь мудрее.
– И ты все это время была здесь?
– Да.
– Так и не вернулась в Англию?
– Нет.
– И твоя дочь… кто ее отец? Ты замужем?
– Нет, – снова говорит она. – Мы жили вместе пару лет. А потом, около трех лет назад, он вернулся в Алжир, чтобы «навестить семью», и с тех пор мы о нем ничего не знаем. Ни слуху ни духу.
Майкл морщится, как будто в его глазах исчезновение отца Стеллы сродни физическому насилию по отношению к Люси. Как говорится, чья бы корова…
– Понятно, – говорит он. – Как все сложно. Значит, ты мать-одиночка?
– Именно. Она самая.
Джой возвращается, неся на подносе кувшин охлажденного апельсинового сока, три стакана на круглых картонных подставках, чипсы в маленьких серебряных мисочках, крошечные бумажные салфетки и пластмассовые соломинки. Майкл наливает сок, вручает каждому из них по стакану и предлагает рифленые чипсы. Дети жадно набрасываются на них.
– Помедленнее, – шипит на них Люси.
– Все в порядке, – говорит Майкл. – У меня их большой запас. Так где ты живешь?
– То здесь, то там.
– А ты все еще?.. – Он жестами изображает игру на скрипке.
Она криво улыбается.
– Да… играю. То есть играла. Пока какой-то пьяный придурок-англичанин на одном мальчишнике не решил выхватить ее у меня, а потом заставил в течение получаса бегать за ним и его дружками, чтобы вернуть инструмент… после чего разбил скрипку о стену. Сейчас она в ремонте. Или, возможно, ее уже отремонтировали. Но… – Во рту у нее пересыхает от страха. – У меня нет денег, чтобы заплатить за работу и забрать ее.
Он смотрит на нее, как бы говоря «бедная ты моя». Этим взглядом он удостаивал ее всякий раз после того, как делал ей больно.
– Сколько? – спрашивает он и уже ерзает на стуле, чтобы достать из заднего кармана бумажник.
– Сто десять евро, – говорит Люси, и ее голос слегка дрожит.
Она наблюдает, как Майкл отсчитывает банкноты. Он складывает их пополам и передает ей.
– Возьми, – говорит он. – Тут чуть больше. Может, останется на стрижку для моего мальчика. – Он снова взъерошивает волосы Марко. – А может, и на твою тоже. – Он смотрит на ее волосы, и на его лице появляется пугающее выражение мрачного разочарования. Ты опустилась, ты не следишь за собой. Ты не прикладываешь усилий. Как я могу любить тебя. Ты. Не. Делаешь. Никаких. Гребаных. Усилий.