Опасные соседи
Шрифт:
А все мои шорты были из шерстяной ткани, а на всех моих рубашках имелись пуговицы. В какой-то момент я даже подумал, не надеть ли мне мой старый комплект спортивной формы, но быстро отказался от этой идеи, как только понял, что та с самого последнего урока все еще лежала, мятая, в моей сумке для физкультуры. В конце концов я остановился на простой синей футболке, джинсах и парусиновых туфлях на резиновой подошве. Я попытался зачесать непокорные волосы на брови, в подражание челке Финеаса, но они упорно сопротивлялись всем моим стараниям.
Фин был уже там, в коридоре, – сидел на одном из двух огромных деревянных стульев, стоявших по обе стороны от лестницы, и читал книгу. Прежде чем войти, я пару секунд смотрел на него сквозь балюстраду. Такого красивого, как он, я видел впервые в жизни. Я почувствовал, что мои щеки горят, а сам впился взглядом в его лицо, особенно в изящный контур губ: те как будто были вылеплены из самой мягкой, самой красной глины так, что даже кончик пальца оставил бы на них отпечаток. Его кожа напоминала тонкую замшу, туго натянутую на острые скулы, отчего казалось, что они вот-вот пронзят ее. А восхитительный пушок под носом – легкий намек на будущие усы!
Он снова мотнул головой, смахивая с глаз челку, и, равнодушно посмотрев на меня, пока я спускался вниз, вновь устремил взгляд в книгу. Я хотел спросить его, что он читает, но не стал. Я чувствовал себя неловко, не зная, где мне встать и как. Впрочем, вскоре появились остальные: сначала мои родители, потом девочка по имени Клеменси, которая шла вместе с моей сестрой – они уже познакомились и весело болтали друг с дружкой, потом Салли, потом Джастин и Берди, и, наконец, заключенный в круг света, падавшего на верхнюю лестничную площадку, Дэвид Томсен.
Что мне рассказать вам про Дэвида Томсена с точки зрения моего детского восприятия? Наверно, то, что он был красив. Но не мягкой, почти женственной красотой, как его сын, а более традиционной. У него была плотная щетина, которая казалась нарисованной, мощный, красивой лепки лоб, животная энергия, несомненная сила. Любой, кто стоял рядом с ним, невольно казался меньше, чем был на самом деле. Признаюсь честно, он в равной мере околдовывал меня и вселял в меня ужас. Скажу также, что в его присутствии моя мать вела себя странно, не кокетливо, а скорее более осторожно, как будто не доверяла самой себе. Он был одновременно напыщенным и приземленным, теплым и в то же время холодным. Я ненавидел его, но при этом понимал, почему другие его любят. Но все это было еще впереди. В тот первый вечер был тот самый первый ужин, когда все пытались показать себя с лучшей своей стороны.
Наша компания втиснулась за длинный стол ресторана «Челси китчен», рассчитанный только на восемь человек. Всех детей посадили за один конец стола, в результате чего я оказался локоть к локтю с Финеасом. Близость к нему привела меня в странное возбуждение: мои нервные окончания были наэлектризованы, а тело трепетало и жаждало чего-то такого, что мне по молодости лет было трудно понять. Так что у меня не было иного выбора, кроме как отвернуться от него.
Я посмотрел вдоль всей длины стола на моего отца, сидевшего во главе его.
При взгляде на него внутри меня как будто что-то оборвалось, словно ухнула вниз, на дно шахты, кабина лифта. Тогда я не понимал, что это за чувство, но теперь могу с уверенностью сказать: это был жуткий момент предвидения будущего. Я видел, как в обществе великана Дэвида Томсена мой отец внезапно как будто стал ниже ростом, а его право на место во главе стола, некогда столь неоспоримое и безоговорочно признаваемое всеми, пошатнулось. Даже не считая последствий инсульта, все за столом были умнее его, и я тоже.
Оделся он по-дурацки – в слишком тесный пиджак с темно-розовым платком в нагрудном кармане, который явно не гармонировал с его рыжими волосами. Я видел, как он ерзает на своем стуле. Видел, как разговор проносился над его головой, как облака в ветреный день. Видел, как он изучал меню дольше, чем было необходимо. Видел, как Дэвид Томсен наклонился через стол к моей матери, чтобы что-то ей сказать, а затем вновь откинулся назад, наблюдая, как она отреагирует.
Я видел все это, видел, и на каком-то подсознательном, но невероятно болезненном уровне уже понимал: у меня прямо под носом началась борьба за власть и уже тогда, в тот нулевой момент, мой отец проиграл.
15
В понедельник утром Либби опаздывает на работу на двадцать минут. Дайдо удивленно смотрит на нее. Не в привычках Либби опаздывать на работу.
– Я собиралась позвонить тебе, – говорит она. – С тобой все в порядке?
Либби кивает, достает из сумки телефон, затем бальзам для губ и кардиган, кладет сумку под стол, распускает волосы, снова связывает их в хвост, вытаскивает стул и тяжело плюхается на стул.
– Извини, – говорит она, в конце концов. – Я совсем не спала прошлой ночью.
– Я как раз это собиралась сказать, – говорит Дайдо. – Ты выглядишь ужасно. Жара?
Либби кивает. Но на самом деле жара здесь ни при чем. Причина в том, что занимает все ее мысли.
– Давай я сделаю тебе крепкий кофе.
Обычно Либби сказала бы: нет, нет, нет, я могу сама заварить себе кофе. Но сегодня собственные ноги кажутся ей свинцовыми, а голова такая тупая, что она лишь кивает и благодарит коллегу. Она наблюдает за тем, как Дайдо заваривает кофе, и, глядя на ее блестящие черные крашеные волосы, на то, как она стоит, широко расставив маленькие ноги в массивных темно-зеленых бархатных кроссовках и сунув одну руку в карман черного платья-балахона, постепенно приходит в себя.
Конец ознакомительного фрагмента.