Опасные удовольствия
Шрифт:
«Рады приветствовать», возможно, прозвучало чересчур экспансивно, но что «согласны приветствовать», так это правда, поскольку Бакстер имел вес с финансовой точки зрения и обладал способностью принимать правильные решения в отношении инвестиций. А если он к тому же умеет править лошадьми, тем лучше.
Все зааплодировали.
– Не хотите выехать с нами в воскресенье утром, мистер Бакстер? У нас одиночный заезд на скорость на экипаже нашего клуба, и, возможно, вы окажетесь лучшим среди нас. – У говорившего члена клуба горели глаза.
– О, я все еще учусь управлять большими
– В таком случае с нетерпением буду ждать этой гонки, Бакстер.
За столом раздался смех, комментарии по поводу флайеров и «Таттерсоллз», [6] но Маркус, которому нравились и скоростные флайеры, и лошади, улыбался, но не слушал, потому что пытался определить, что вызвало у него беспокойство в словах Бакстера: «я все еще учусь управлять большими экипажами».
6
Лондонский аукцион чистокровных лошадей.
Интересный факт. Бакстер все еще учиться управлять экипажем такого размера, какой имеется у клуба «Меркурий». Но возможно, у него просто не было такой возможности из-за денег. Теперь, как член клуба, он сможет пользоваться экипажем в любое время. Только ему придется нанять кучера.
Глава 16
Мэдлин оказалась изобретательной. Колин согласился забраться назад в гроб и совершить медленное и скорбное путешествие по городу, пока они не добрались до Сент-Джайлз-стрит, где он тайком смог вылезти из него. Повозка и лошадь за монетку были оставлены под присмотром предприимчивого и грязного мальчишки. Мэдлин пофлиртовала с кучером наемного экипажа и уговорила его за три фунта довезти их до постоялого двора в предместьях Марбл-Майла, в нескольких часах езды от Лондона.
Кучер согласился, поскольку был уверен, что сможет найти там пассажиров.
Мэдлин села в экипаж, Колин подождал, пока кучер заберется на свое место, и тоже сел. И снова Мэдлин и Колин находились в замкнутом пространстве экипажа, который увозил их из города.
Экипаж был старым, без рессор, и, Как у многих экипажей в Лондоне, с его дверцы был стерт чей-то герб. Колин развеселился, подумав, что этот экипаж вполне мог принадлежать когда-то графу Малмси.
– Какая ирония судьбы, – произнес Колин после долгого молчания.
– О чем вы?
Колин улыбнулся:
– Полагаю, вы заметили, что я стал почти героем. Самое смешное, что всю жизнь я хотел как-то выделиться. Мои братья – очень яркие личности. Маркус зарабатывает деньги. Йен и Чейз – герои войны, вернулись домой с серьезными ранениями. Я вернулся домой невредимым, поэтому вроде и не герой. Отец по-особому относится к этим трем братьям.
– Думаете, причина в их геройстве?
Колин скривил губы. Мэдлин не стала его успокаивать, как сделали бы на ее месте другие женщины.
– Мне кажется, он всегда их выделял. – Колин никогда прежде никому не говорил об этом вслух, сказать это было нелегко. – Девочки Оливия и Женевьева, появились последними, и он души в них не чает. Они очень похожи на него, только симпатичнее, имейте в виду. У него уже было три сына, когда родился я. И пусть это звучит смешно, но у меня вошло в привычку… делать так, чтобы меня могли заметить. Потом мне понравилось экспериментировать, я не мог остановиться и даже повис на решетке за окном леди Малмси.
Мэдлин рассмеялась.
– Так что вы говорили?
– Что по иронии судьбы я стал чем-то вроде героя то, чего не делал. Чего-то ужасного.
По правде говоря, Колину невыносимо было об этом думать, еще труднее – сказать об этом вслух. Особенно когда в семье были настоящие герои. Но для него было важно услышать, что думает по этому поводу Мэдлин. Она помолчала, обдумывая его слова. – Вы пошли на войну и рисковали жизнью, вернулись живым и сумели не опозориться, по крайней мере, в плакатах об этом не было ни слова. А я уверена, что об этом сразу же сообщили бы, потому что газеты обожают, о вас писать. Кроме того, чтобы остаться в живых, нужны талант и мастерство. – Эти слова прозвучали сухо. – И потом вы очень внимательны. Мне кажется, это помогло вам быть хорошим солдатом, остаться в живых самому и спасти жизнь других людей.
Колин сам никогда об этом не задумывался и лишь хмыкнул в ответ.
– Вы спасли мне жизнь, – тихо добавила Мэдлин. – Меня не застрелили только потому, что вы вовремя заметили что-то. Разве не так?
– О, это был рефлекс. Мужской инстинкт бросаться на женщину. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как это было в последний раз. Тюрьма и все такое.
Мэдлин откинулась на спинку сиденья и улыбнулась. Темные волосы снова выбились из прически и привлекали внимание к длинной бледной шее, напоминая Колину, что он касался ее уха, обнаженной руки и этих мягких волос, а еще – напряженной груди, пусть даже через тонкий муслин. И если он будет продолжать думать об этом, то плоть его непременно восстанет, поэтому сейчас лучше прислушаться к тому, что говорит Мэдлин.
– Но вас могли убить, когда вы прикрыли меня своим телом. Тогда моя работа по вашему спасению пошла бы насмарку.
– Ну что ж, в таком случае я совершил героический поступок. И простите мне мое эгоистичное пренебрежение вашей «работой».
Мэдлин рассмеялась. Странно, всякий раз, когда она смеялась, у Колина возникало ощущение, будто он выиграл приз. При этом он чувствовал себя невероятно счастливым. Мэдлин замечательно смеялась: искренне и непринужденно.
И за этот смех, как это ни забавно, он был ей благодарен.
Никогда прежде Колин не пытался с таким упорством очаровать кого-либо. Ради этого он обратился к таким потайным уголкам своего разума, сердца и души, которые никогда не беспокоил раньше.
– Иногда быть героем означает демонстрировать исключительную тактичность, несмотря на сложные обстоятельства.
Говоря это, Мэдлин не смотрела на Колина, она смотрела в окошко. На лице у Колина расцвела улыбка.
– Это комплимент, миссис Гринуэй?
– Ничего подобного, – ответила Мэдлин, продолжая смотреть в окошко.