Опасный беглец. Пламя гнева
Шрифт:
— Я знаю, как хитры подземные переходы. Старик небыстро идет под землей и куда бы ни повернул, всё равно придет к бастиону.
— Клали мины при Виндхам-саибе, знаем, — хрипит Шайтан-Ага, подмигивая Инсуру.
Оба спускаются вдоль внутренней стороны бастиона, обращенной к городу, и исчезают в провале между камнями.
Проходит много времени, уже бледнеет небо на востоке, когда Инсур с товарищем возвращаются наверх.
Инсур несет кого-то на одной руке, перехватив у пояса, и бросает на землю, как куль тряпок.
— Обыщите
В поясе у человека крепко завязан свернутый в трубку и дважды запечатанный лист голубоватой персидской бумаги. Инсур ломает печать.
«… Поверь мне, генерал-саиб, звезда моей души, поверь в чистоту моего сердца… Разве твоя королева не была и моей повелительницей долгие годы?… Смиреннейший из слуг Виктории-ханум, я за счастье почитаю вернуть себе ее прежнюю милость. По первому твоему знаку, генерал-саиб, я готов открыть солдатам королевы подземный ход из моего дворца под Кашмирские ворота»…
Инсур опускает руку с письмом. Он бледен.
Письмо шаха генералу Вильсону!…
Вслед за письмом из пояса сыплются золотые монеты. Старик бросается их подбирать. У него трясутся руки, настоящие слезы текут из больных, изъеденных язвой глаз.
Рунджит, старый сержант, с презрением глядит на него.
— Так вот кому платит свое золото тощий саиб, — говорит Рунджит.
Глава тридцать восьмая
ИЗМЕНА ВО ДВОРЦЕ
— Намак-Харам!… Измена!… Измена во дворце!… Сам Бахадур-шах предался ферингам!…
— Измена!… Шах Дели хочет обойти повстанцев. Он засылает письма во вражеский лагерь!…
Сипаи бегали по мраморным залам дворца, потрясая оружием:
— Где они, советники Бахадур-шаха?… Изменники, ломающие братскую соль!
— Предателям не будет пощады!…
— Я вырву им глаза, сынам бесчестных матерей!… — кричал, тряся кривой саблей, Лалл-Синг.
Сипаи метались по дворцовым покоям, среди раскиданных подушек, перевернутых жаровен, испуганных слуг.
Черный евнух-африканец, с желтыми крашеными волосами, в оранжевой повязке на бедрах, с ног до головы натертый пахучим маслом, лег на пороге женской половины.
— Нельзя! — жестом показывал евнух.
Лалл-Синг, взяв за скользкое от масла плечо, откинул евнуха в сторону и брезгливо вытер руку о широкий пояс.
— За мной, сипаи! — сказал Лалл-Синг.
На женской половине они нашли Бахадур-шаха, трясущегося от страха, в шальварах и кисейной чадре его жены. К шаху приставили стражу. Его и Зейнаб-Махал, старшую из шахских жен, заперли в дворцовом подвале.
Мирза-Могул, сын шаха, надменный, грузный, в парчовом халате, в белоснежной чалме, вышел к повстанцам из своих покоев.
— Прочь отсюда, сипаи! — сказал Мирза. — Кто дал вам право распоряжаться во дворце шаха?
— Молчи, сын ехидны! — ответил ему Лалл-Синг. — Ты тоже готов был открыть ворота саибам, чтобы спасти свою шкуру.
— Они все рады продать нас чужеземцам, трусы! — закричали сипаи.
Мирза ругался, грозил, — его потащили и заперли вместе с отцом.
Сипаи обыскали дворцовые пристройки. Вся шахская челядь попряталась, советники и министры сбежали.
Сипаи поставили свою охрану у всех ходов и выходов огромного дворцового здания.
В башне Селимгура — древнего пятиугольного форта на речном островке, посредине Джамны, — засел Чандра-Синг со своим отрядом.
— Водяная мышь не проскочит здесь, не то что саиб, — сказал Чандра-Синг.
Отряд вооруженных горожан прошел дозором по Дарао-Гяндж, по Шайтан-Пара, по Конному Базару, по всем кварталам города.
Отряд задержал нескольких дервишей, бродячих фокусников, храмовых нищих.
Ко всем воротам крепости встала двойная охрана.
Город притих. Город готовился к штурму.
Молчаливы и суровы стали улицы Дели.
Прежние споры утихли. Индусы и мусульмане объединялись перед лицом близкой опасности.
Окна домов закладывали мешками с песком.
Из Арсенала вытаскивали уцелевшие пушки и поднимали их на городскую стену. На перекрестках больших улиц устанавливали батареи.
Женщины помогали таскать ядра и складывали их подле пушек. Зубчатая ограда плоских крыш стала укрытием для стрелков. Ружья, составленные в козлы, выстроились вдоль переулков.
Дели стал похож на большой военный лагерь.
Глава тридцать девятая
БОЛЬШИЕ ПУШКИ ПЕНДЖАБА
Весь лагерь рыл траншеи. Британцы, белуджи и сикхи, здоровые и больные наравне. Генерал Вильсон поднял даже малярийных больных из лазарета и приставил к земляным работам.
— Эта работа всем здорова! — говорил генерал.
Поезд осадных орудий из Пенджаба наконец пришел, и прибывшие тяжелые пушки британцы устанавливали в трех далеко выдвинутых вперед земляных редутах.
Соединительная траншея кой-где проходила ближе чем в двухстах ярдах от городской стены.
Из среднего редута, где станет самая большая батарея, тяжелые орудия ударят по главному оборонительному участку повстанцев: Кашмирскому и Речному бастионам.
— Скоро заговорят, наконец, большие пушки Пенджаба! — радовались офицеры.
Копать начали четвертого сентября, в день прибытия тяжелых орудий.
Только через сутки опомнились в городе и начали копать встречную траншею.
Под прикрытием ночной темноты сипаи подвели свои контрапроши близко к земляным работам неприятеля, выкатили за городскую стену легкие пушки, и очень скоро пушечные ядра и бомбы начали ложиться на соединительную траншею британцев.