Опасный беглец. Пламя гнева
Шрифт:
Буйвол силён, буйвол тяжёл.
У буйвола могучие рога, у буйвола крепкие копыта.
Хай-ла-а, хай-ла-а, кто сильнее буйвола?
Человек силён, человек хитёр!…
Он рубит лес, он куёт железо,
Он сгибает шею буйвола и заставляет его работать на себя.
Хай-ла-а, хай-ла-а, кто сильнее человека?
Оранг-бланда
Голландский начальник сильнее всех!…
Он сильнее буйвола, хитрее тигра,
Он сгибает шею человека и заставляет его работать на себя.
Топоры врубались в густой, путаный переплёт тропического леса; железо тупилось о твёрдые стволы, о жёсткие корни… Дерево крепко, но крепче железо…
Где не брал топор, там жгли. Иное столетнее дерево вставало на пути, опутанное лианами, затянутое воздушными корнями соседей, твёрдое как бронза. Тогда вырубали лес вокруг и дерево поджигали.
— Хай-ла-а, хай-ла-а, огонь сильнее дерева, — пели малайцы. — Хай-ла-а, хай-ла-а…
— Опять сломал топор, беглый дьявол!… — Начальник участка нагнулся с седла и рванул сломанное топорище из руки крайнего малайца в синей головной повязке. — Поди туда! — Начальник указал на край участка.
Малаец пошёл туда, куда ему указали. Он слегка шатался; синева густой тенью лежала у него на лице, губы дрожали.
Тяжёлый приступ тропической лихорадки тряс человека.
На дальнем участке корчевали пни. Это была самая трудная работа, её давали в наказание. При выкорчёвывании деревьев люди работали среди развороченных глыб, в нагретых солнцем испарениях влажной почвы, в тучах мошкары.
Мандур Аслим бегал по разрытой земле между стволами. Скорее, скорее!… Надо скорее очистить участок от поваленных деревьев; сегодня должен приехать из Наталя новый амтенар. Сегодня, как назло, человек двенадцать не вышли на работу: семерых трясла лихорадка, остальные с утра катались по земле, плача, как женщины, должно быть, накурились ночью опиума… А этот беглый Шакир… его и во время припадков заставляли работать. Он убежал с индиговых плантаций. Больше того, — он других подбивал к побегу. Он объяснял крестьянам, что индиго вредит их посевам, на десятки лет истощает почву; и крестьяне жгли посадки и уходили с плантаций. Его поймали и отправили в наказание на самые тяжёлые работы, в лес. Он и отсюда бежал и попался только потому, что заболел лихорадкой. Его взяли в бреду, он кусался, когда его вязали. У него были такие глаза!… Аслим боялся беглого.
— Меня прислали к тебе, Аслим, — сказал Шакир.
Аслим отскочил и изо всей силы хватил по пню гибкой бамбуковой палкой.
— Злой дух тебя прислал!… Берись вон за то дерево!
Восемь человек взялись за огромный поваленный тамаринд. Со скрипом дерево поднялось с земли. Сжав зубы, согнувшись, люди сделали первые четыре-пять шагов. Вдруг кто-то сдал впереди.
— А-ай!… Спасайся!…
Дерево рухнуло. Четверо малайцев успели отскочить, остальные остались на земле, подмятые верхушкой.
— Поднимайте!… Скорее!…
Сбежались люди, дерево приподняли. Трое остались лежать, один отполз.
— Это он, беглый! Шакир!… Это из-за него, я видел!…
Аслим подбежал и палкой хватил Шакира по спине.
Малаец неловко сел и застонал, держась за голову.
— Не тронь его!… Ты видишь, он больной!… Не тронь его, Аслим! — заговорили все сразу, сходясь ближе.
— Это из-за него, из-за него!… Он первый упустил, я видел! — Аслим колотил палкой по синей повязке Шакира. Кровь хлынула у того из носу. Его сильно придавило верхушкой, он ещё не совсем очнулся.
— Вставай! — крикнул Аслим.
Гибкая палка ещё раз опустилась на синюю повязку малайца. Он не вставал. Недобрые воспалённые глаза глядели на мандура; синяя тряпка, намотанная на голову, была только немногим темнее его посиневших губ.
— Он больной, ты видишь, он больной! Его нельзя было посылать на работу!… — кричали малайцы.
Буланый конь выскочил из ближнего леса: кто-то приближался к участку крупной рысью.
— Это новый амтенар!… Вставай, пёс, мне достанется из-за тебя!…
Аслим колотил и колотил по синей тряпке, не видя, что кровь хлещет у человека изо рта и из носу.
Всадник придержал своего буланого. Светлые волосы падали ему на лицо, шляпу давно сбило в лесу ветвями. Лесные колючки гроздьями налипли на куртку Эдварда, — уже много дней он скакал лесами, объезжая свой округ.
«Должно быть, в столице, в Батавии, не знают, что делается здесь, в глуши, — наивно думал Деккер. — На постройку дорог сгоняют насильно. На плантациях избивают до полусмерти. Под индиго и кофе распахивают не пятую часть, а больше половины рисовых и кукурузных посевов, целые кампонги голодают!…»
Эдвард носился из кампонга в кампонг, с участка на участок. Он старался исправить зло, восстановить справедливость.
— Что тут такое?… За что бьёшь? — ещё издали крикнул Эдвард.
Аслим опустил палку.
Малайцы сошлись вокруг.
— Он больной, туван, он больной!… — Все заговорили сразу.
Эдвард соскочил с коня.
— Больного надо отправить в госпиталь! — сказал Эдвард.
Шакир провёл рукой по лицу, размазывая кровь и грязь. Он глядел на Эдварда. В первый раз белый человек заступился за него!… Глаза у Шакира прояснились. Он даже встал; казалось, приступ лихорадки отпускал его…
Малайцы сгрудились вокруг. С доверием и надеждой они смотрели на Эдварда. Значит, правда, что новый амтенар заступается за здешних людей?…
— В госпиталь?… Малайца в госпиталь?… — Аслим растерялся.
— Да, в Наталь, в госпиталь, на хорошей повозке. А ты, мандур, брось свою палку! — приказал Эдвард. — Не смей драться на участке! Если ещё хоть раз тронешь кого-нибудь палкой, я тебя прогоню и отдам под суд.
Эдвард поскакал дальше. Светлая открытая голова мелькала уже за дальней изгородью.