Опасный танец втроем

Кожевникова Дарья

А приблизительно через неделю (праздники у «вольных тружеников» свирелевцев не приурочивались к выходным) в ресторане снова был устроен банкет. Едва появившись на работе, Маша уже была в курсе того, что вечер предстоит не из приятных. И дело было не только в самих свирелевцах, а еще и в той живой музыке, которая была сегодня ими заказана. Переодеваясь, Маша с раздражением слушала восторженный щебет парочки своих коллег-официанток, обожающих приглашенного сегодня певца. Сама она в круг его поклонниц не входила: хоть известный певец Назар Лучезаров и обладал красивым голосом, но, на Машин взгляд, это был совсем не повод для того, чтобы обожествлять себя, как он это делал. Тем более что, кроме голоса, и гордиться-то больше было нечем: внешность Назара была очень далека от идеала. Правда, большинство знакомых девчонок (не иначе как охваченных массовым психозом!) и о внешности его говорили с восторженным замиранием голоса. По Машиному же мнению, если певец и был когда-то красив, то эти времена уже канули безвозвратно. И она только удивлялась тому, как может вызывать восхищение пустоглазый пропойца, у которого в лице почти ничего и не осталось, кроме следов былых кутежей. К великой Машиной досаде, Назара между выступлениями нередко приглашал к себе за столик сам босс, так что по закону подлости обслуживать певца приходилось именно ей, которая его на дух не переносила. Поэтому она уже заранее знала, что сегодня ей непросто будет носить на лице дежурную улыбку. Но работа оставалась работой, поэтому Маша обыденно отбросила от себя свои мысли, переоделась,

заколола волосы и шагнула за порог раздевалки. Необходимо было накрыть столы к появлению гостей, арендовавших полностью весь зал.

Едва свирелевцы появились в ресторане, как веселье начало набирать обороты. Живая музыка, пока без певца, гомон, крики. Маше эта компания нередко напоминала какой-то фильм про оживших в музее дикарей – так резко не соответствовала роскошная обстановка зала поведению набившихся в него гостей. Разве что одеты гости были прилично. Один только седоголовый босс – как там его звали? Никифор Львович, если Маша ничего не путала – степенно прошествовал на свое место, так же степенно сел на пододвинутый ему стул, с прежней снисходительностью оглядывая своих веселых подручных, вместе с их женами или подружками. На сцене появился ведущий, озвучивший причину сегодняшнего праздника. Оказывается, у «сплоченного трудового коллектива» сегодня был юбилей. Маша, уже наслушавшаяся от Глеба об их подвигах, только головой покачала при мысли о том, сколько же успели натворить эти молодцы за прошедшие десять лет. Хотя, по словам ведущего, заливающегося соловьем, выходило, что на этой компании держится чуть ли не вся страна. Прислушиваясь чисто из любопытства – понимала ведь, что истины со сцены все равно никто не скажет, – Маша с удивлением узнала названия нескольких известных корпораций, совладельцами которых являлись свирелевцы. С неменьшим удивлением услышала она и о меценатской деятельности собравшейся здесь группировки. То ли ведущий вконец заврался, делая комплименты, то ли и в самом деле свирелевцы не были лишены нормальных человеческих чувств, что как-то странно сочеталось с торговлей органами. Впрочем, может, просто пытались таким образом откупиться от Бога? Не секрет ведь, что многие нечистые на руку субъекты пытаются в этой жизни приравнять Всевышнего к когорте наиболее влиятельных чиновников, которых тоже можно купить, если только взятку дать покрупнее. Машу подобная позиция лишь смешила – ну разве можно откупиться от чистой совести, от высшего правосудия? Однако многие воспринимали такую возможность всерьез. От этих мыслей Машу отвлек «сладкоголосый» Лучезаров, сменивший на сцене ведущего. Вначале спел что-то пафосное, соответствующее праздничному поводу, затем пошел любимый всеми пирующими шансон. Шум в зале окончательно стих, сменившись звоном рюмок о рюмки и вилок о тарелки: блюда в этом ресторане соответствовали его роскошной обстановке, так что невозможно было не отдать им должное. Официанты неслышными тенями заскользили между столами, сменяя опустевшие тарелки на новые блюда. Маша привычно обслуживала главный стол. Ей оставаться тенью не удавалось: босс сегодня снова обращал на нее внимание, задерживая около себя подольше. Она, как всегда, улыбалась ему в ответ. Это становилось у них уже чем-то вроде игры с неизменными правилами. Машу они вполне устраивали. Что же касается босса, то он по-прежнему продолжал загадочно молчать, лишь интригуя ее своим вниманием.

– Назар, отдохни немного! – После очередной исполненной песни босс благосклонно кивнул певцу. Позвал он негромко, но голос большого человека неспособен был заглушиться никаким шумом: его услышали. Лучезаров оставил свой микрофон и пошел через весь зал, с эстрады к столу, за который его пригласили. Маша успела быстро среагировать, и к тому моменту, как он достиг стола, там уже стояли прибор и рюмка, которую она наполнила по знаку босса, принявшись затем обслуживать и остальных.

– Будь здоров, Назар. – Босс чокнулся с Лучезаровым. – Пусть твой голос радует нас еще долгие годы.

– Постараюсь, Никифор Львович, – скромно ответил певец: этот тип хорошо знал, где можно задирать нос, а где этого делать не стоило.

– Постарайся. Я сегодня хочу еще немало песен услышать в твоем исполнении. Ведь когда еще удастся так посидеть?

– Я слышал, вы в скором времени собираетесь нас ненадолго покинуть?

– Да. Слетать в теплые края, погреть косточки. Заодно и здоровьишко подправить. Нужная мера, которой не стоит пренебрегать.

– Да, в нашем возрасте не стоит забывать про здоровье, – поддакнул Назар.

– Ну, Назарчик, – босс снисходительно усмехнулся, откидываясь на спинку стула, – ты-то себя со мной не сравнивай. Я буду лет на двадцать постарше тебя. Да и ходки мои тоже оказали свое влияние на общее самочувствие.

– Да и мне ведь тоже, Никифор Львович, однажды пришлось…

Назар? Сидел? Тут Маше в кои-то веки стала интересна их беседа. Но как назло, именно в этот момент за столом решили сделать очередной заказ, так что продолжение этой истории Маше узнать было не суждено. В своей официальной биографии, насколько было известно Маше, Лучезаров никогда не упоминал о факте отсидки. Скрывал сей отрезок жизни от широких масс? Или на самом деле ничего такого не было, и он просто сейчас рисуется перед боссом? Вот и поди угадай теперь! Потому что когда Маша принесла поднос с заказанными блюдами, за столом, разумеется, говорили уже совсем о другом. Потом Назар и вовсе вернулся на сцену. С течением времени веселье в зале набирало обороты. Несколько пар, покинув свои места за столом, теперь танцевали. За одним столиком голоса становились все громче, выходя за общие шумовые пределы – там о чем-то спорили. За другим жеманно взвизгнула какая-то девица – не иначе как ущипнули. Маша на ее месте не стала бы визжать, а с ходу залепила бы наглецу оплеуху. Но она и в такой компании, как эта, не стала бы гулять. В соответствии с меняющейся обстановкой в зале поменяли освещение: пригасили огромные верхние люстры из бронзы и хрусталя, зато добавили подсветку, не с лепного куполообразного потолка, а удачно скрытую в рельефе стен. Давно вернувшийся на сцену Лучезаров в очередной раз оставил микрофон, снова ушел на передышку. На этот раз – за кулисы, поскольку босс его к себе больше не приглашал. В зале заработали кондиционеры, предотвращая появление духоты. Маша специально прошла с очередным подносом так, чтобы ощутить на себе веяние свежего ветерка. Он бодрил, прогоняя испарину на теле. А главное, сулил скорую свободу: кондиционеры в их зале с высоченными потолками в это время года включали не раньше середины вечера, так что можно уже было тешить себя тем, что осталось продержаться не больше половины рабочей смены. А потом – снова такси, душ и пуховое одеяло. И чудесное осознание того, что ты принадлежишь сама себе и можешь делать то, что ты хочешь, а не выполнять служебные обязанности. Это было великолепно! Но до этого счастья еще нужно было дожить. Об этом Маше напомнила чья-то мелькнувшая в воздухе завешенная золотом волосатая лапа, в пьяном запале то ли попытавшаяся ее ухватить, то ли хлопнуть по ягодице. Маша, как всегда, виртуозно этого избежала, но больше не позволила себе расслабляться даже мысленно – в этой дичающей на глазах компании нужно было сохранять бдительность, словно в первобытном лесу. А ходить ей приходилось много – босс обычно соблюдал умеренность в еде, но вот что касалось его подручных, то приходилось лишь удивляться, куда в них все влазит. Впрочем, может, оно было и к лучшему, что они плотно закусывали, потому что выпито в этот вечер тоже было немерено. К своему удивлению, Маша заметила, что даже сам босс, обычно никогда не позволявший себе сильно хмелеть, сегодня превысил обычную планку. Причем настолько, что постепенно это уже начинало бросаться в глаза. Свою роль тут играли постоянные поздравления с юбилеем и тосты, как среди самих свирелевцев, так и с теми, кто приехал поздравить их в этот

день. Сегодня народа было много как никогда, в том числе и за главным столом, который в обычные праздники оставался полупустым. Но сегодня за него время от времени присаживались и свои, и на куда более долгий срок садились приехавшие гости, надо думать, не из рядовых. Маше сфотографировать бы их для Глеба тайком, вдруг бы да пригодилось. Но когда? Ни секунды свободной не было! Она почти с ног сбилась, привлекая и младших официантов, чтобы с обслуживанием ее стола не возникло никаких заминок. Не ради того, чтобы выслужиться, а просто из профессиональной гордости. Ведь, что бы ни говорила там мама, а если Маша за что-то бралась, то стремилась сделать это всегда на «отлично»: училась ли в универе, готовила ли дома борщи, обслуживала ли на работе клиентов… Другое дело, что она мало за что бралась, особенно дома, но это была уже совершенно иная тема. Пока же оставалась шумная реальность, в которой наконец-то дошло дело до чая с тортом. Маша очень сомневалась в том, что сейчас уже кто-то будет есть сладкое, а тем более пить чай, но заказ был сделан заранее, так что выполнить его нужно было по полной программе, даже если кто-то просто собирался уткнуться в свой кусок торта лицом. Чувствуя близкий конец рабочей смены, Маша в который раз отправилась с большим, сверкающим серебром и позолотой подносом из зала на кухню. О том, что вечер подходит к своему логическому завершению, ей говорили не только время и смена блюд, но еще и изменившаяся обстановка в зале: шум постепенно начинал стихать, веселье пошло на убыль, потому что сытые и пьяные посетители начали уставать от своего разгульного праздника. На кухне тоже царило затишье: судя по струйке свежего воздуха от служебного входа, несколько не занятых сейчас обслуживанием ребят ненадолго вышли на крыльцо, передохнуть. Но Маша и без них хорошо знала, где находятся чайные приборы, приготовленные специально для главного стола. Оставалось только взять их и отнести. Она шагнула вдоль кухонной стойки. Шорох за спиной ее не насторожил: скорее всего, это кто-то из коллег по работе тоже пришел из зала, куда с минуты на минуту должны будут вкатить специальный столик с огромным юбилейным тортом. В этом заблуждении Маша пребывала ровно до той секунды, как кто-то обхватил ее сзади руками. В затылок ей ударило горячее дыхание, густо сдобренное винными парами, тотчас же достигшими ее ноздрей. Уже по одному только этому можно было не сомневаться: кто-то из гостей прокрался за ней следом. Но тут прозвучал и голос:

– Вот наконец мы с тобой и вышли из зала!

Голос был глухим, взбудораженным, но Маша его все-таки узнала. Керубино! Тот самый подручный Никифора Львовича, который и раньше позволял себе бросать на Машу похотливые взгляды. А сегодня напившийся так, что отказали у него и тормоза, и чувство уважения к боссу. Этого только не хватало! Пока Маша осознавала происходящее, мужчина крепче прижался к ней, заставив почувствовать спиной все неровности на его горячем теле, и одна его рука целеустремленно, как-то по-деловому скользнула вдоль Машиного бедра, к нижнему краю юбки. Тут-то Маша наконец вышла из охватившего ее оцепенения! Носить длинные ногти на ее работе было запрещено, но и той длины, что была, помноженной на охватившую Машу злость, хватило, чтобы у Керубино тут же пропало его похотливое настроение. Ногти у нее были крепкими от природы, и, пользуясь этим, она не вогнала их в своего обидчика, а полоснула его ими с силой и яростью загнанной в угол тигрицы, так что ему не помогла даже его алкогольная анестезия. Вскрикнув, он отдернул исцарапанную руку; из второй его руки, все еще обхватывающей ее за талию, но уже не так крепко, Маша в следующую секунду вывернулась сама. Развернулась к распоясавшемуся подонку лицом, но больше ничего не успела, потому что он ее снова схватил, на этот раз за грудки. Теперь со злостью выдыхаемый им перегар бил Маше прямо в лицо. Блузка затрещала, на пол полетели пуговицы. Но Маша еще после первого нападения на нее поклялась, что никогда не станет безропотной жертвой чьего-либо насилия. Пусть при этом даже убьют! Ни секунды не колеблясь – если уволят, мама будет только рада! – она коротко ударила подонка своим лбом прямо в нос. И не успел он еще разжать свои лапы, как Маша заметила рядом, на столе, серебристый цилиндр – шейкер. Она схватила его, тяжелый, удобно легший в руку, но замахнуться времени не хватило – теперь и Керубино ее ударил. Шансов устоять на своих высоких каблуках у Маши не было ни единого, и она отлетела к стене, опрокинув при этом пару кастрюль. Опираясь на стену, быстро вскочила, пока Керубино еще не успел приблизиться. Бежать было некуда, но хорошо, что хоть шейкер остался в руке. Маша крепко стиснула его, вжавшись в стену и неотрывно глядя на надвигающегося подонка, огромного словно шкаф. Распаленного, раскрасневшегося, с кровавыми разводами на лице.

– Что здесь происходит? – Это наконец-то на шум стали собираться люди. Вопрос задал Машин шеф, администратор ресторана, но Керубино на него даже не оглянулся. Впрочем, Маша не была уверена, что шеф спрашивает именно у него, а не у нее, ведь клиент в их ресторане всегда оставался прав. Особенно с карманами, полными денег. А это означало, что на помощь она вряд ли могла рассчитывать. Только на саму себя, что она и делала. Дождалась, когда бандит окажется перед ней. Не сводя с него глаз, она до последнего мгновения гадала, что он сейчас попытается сделать: ударить или схватить ее? Маша рассчитывала, что успеет уклониться от удара, но бить он ее все-таки не стал, просто протянул к ней свои жаркие липкие лапы. Она позволила ему снова себя обхватить. Он стиснул Машу так яростно, что у нее затрещали ребра, но, самое главное, она успела отвести одну руку в сторону так, чтобы она не попала в этот захват. А в следующее мгновение, пользуясь тем, что бандит не видит, чем занята эта ее свободная рука, она двинула его шейкером прямо в висок, вложив в этот удар всю свою силу. Сзади кто-то из зрителей вскрикнул, но Маше на это было наплевать. Керубино пошатнулся, и она снова оказалась свободна, оттолкнув его от себя. Вопреки ее ожиданиям, он не упал сразу на пол без чувств, но оглушить его ей все-таки удалось. Потеряв и координацию, и способность соображать, он, пошатываясь, оглядел замершую в напряжении Машу бессмысленным взглядом. Потом сделал неуверенный шаг в сторону и начал медленно оседать. Из раны на голове текла тонкая темная струйка, расползаясь по плечу и по рукаву.

– Ты же убила его! – истерично крикнул шеф, кидаясь к упавшему.

– Отсижу! – Бледная и дрожащая, но совсем не от страха, а от гнева, Маша со всего маху саданула упавшего бандита ногой, мстя не только за себя, но и за всех тех, кто наверняка успел раньше побывать на ее месте. За тех, кто вырвался, и за тех, кто не смог. Кто-то из своих схватил ее сзади за плечи, оттаскивая прочь, но она успела пнуть бандита напоследок еще пару раз. Жаль, лежал так, что в пах было не попасть! Чтобы, если вдруг ее все-таки посадят, так уж наверняка знать, что действительно за дело! Чтобы знать, что этот гад никогда и никого больше не сможет…

– Что здесь происходит? – вопрос был задан тот же самый, что и пару минут назад, но совершенно другим голосом. Вроде бы и тихим, но тем не менее на него непроизвольно обернулись все присутствующие, включая начавшего приходить в себя Керубино, все еще сидящего на полу. Неизвестно, что побудило львиноголового босса свирелевцев заглянуть на кухню – то ли таинственное исчезновение его подручного, то ли еще какая-то причина, – но он был здесь, собственной, значимой и важной персоной.

– Никифор Львович, произошло досадное недоразумение… – заискивающе зачастил Машин шеф. Этого она вынести не могла!

– Просто ваш сотрудник не умеет держать при себе свои руки! – яростно выпалила она, смело глядя бандитскому боссу прямо в лицо.

– Она уже уволена, Никифор Львович, – трусливо заявил Машин шеф, заставив ее взглянуть на него со всем ее презрением.

– Не стоит торопить события. – Никифор Львович оглядел разозленную и растрепанную Машу с ее оторванными пуговицами и постановил: – Ее вины в случившемся нет. Сейчас Керубино перед ней извинится, и будем считать инцидент исчерпанным.