Операция «Антитеррор»
Шрифт:
– У нас важное совещание.
– У меня ЧП. Как бы это ЧП не стало общим. При выполнении задания мой человек упал с четвертого этажа. Если он жив, это может принести нам всем неприятности. Мне нужно съездить на место происшествия, пока есть возможность что-то исправить.
– Он наследил?
– Там в подъезде остался труп русского спецназовца.
– А что случилось с твоим человеком?
– Спецназовец выбросил его в окно.
– А труп?
– Второй мой человек спецназовца застрелил. Сам ушел через чердак, потому что внизу было много народа. И
– Что ты хочешь сделать?
– Это я буду решать на месте.
– Джабраил... – сказал Муса.
Джабраил поднялся.
Они быстро вышли на улицу. Машина стояла недалеко от подъезда. Но Гаврош не поспешила сесть в нее. Она остановилась около подъезда и там сначала долго возилась с замком своей куртки, а потом как-то странно подняла руку, не то почесала затылок, не то поприветствовала кого-то в доме напротив. И опять в машину не села. Осталась ждать.
– Что еще? – спросил водитель.
– Человека надо подождать.
– Кто? – поинтересовался Джабраил, который скрытое движение женщины заметил. Он не сильно доверял Марии, как и сам Муса. И понимал, что каждый из двух командиров желает главенствовать над другим. Молодому чеченцу было бы странно видеть, как Муса выполняет приказания женщины. Но все решает не он и даже не сам Муса. Последнее слово остается за Хаттабом.
– Меня дожидается Исмаил. Хотел вечером проводить до лагеря.
Исмаил появился через три минуты. Черный «дипломат» в руках. Сам выглядит вполне интеллигентно. Никто не подумает, что это опасный боевик.
В маленьком джипе задние сиденья только откидные. Новому пассажиру пришлось пристроиться там, без удобств.
– Что произошло? – только в машине спросил Исмаил, с трудом втискивая широкие плечи в узкое пространство между сиденьем и задней стенкой. Гаврош коротко сообщила о случившемся. И назвала Джабраилу адрес.
– Машину остановишь у соседнего дома. Я сама подойду посмотреть. Исмаил! Если он жив, я дам тебе знак, и ты добьешь его. Джабраил опустит стекло, ты стреляй в щель.
Исмаил открыл «дипломат» и стал быстрыми уверенными движениями собирать «винторез».
3
Лоскутков сидел за столом, заваленным кипами бумаг, и потел, как протекающий душ, исписывая очередную страницу.
– Бумаги всегда сводят меня с ума, – пожаловался он. – Четыре дела уже закрыты, надо сдавать материалы в суд, а оформить бумаги некогда. И вообще – кому они нужны, эти бумаги... Все равно в суд идет десятая часть. Остальное в архив. Отработанный материал, да еще следует классифицировать все побочные материалы, подготовить их для компьютера. Может быть, когда-то сгодятся в другом деле. А может быть, и никогда не сгодятся. Скорее всего не сгодятся...
Ворчит майор, значит, стареет.
Мне, конечно же, гораздо проще. С меня не требуют таких подробных отчетов. Отстучу страничку на машинке или отпечатаю на компьютере, и все. Дело закрыто. И хорошо, что частным сыщикам обычно не надо общаться с судом. У Асафьева, похоже, ситуация схожа с ментовской, потому что он вздохнул в унисон каким-то своим,
– Что там за история со Столыпиным?
Лоскутков только рад, что нашлась причина отодвинуть бумаги в сторону. Ему только дай причину, он вообще ничего успевать не будет.
– Я сам не был на месте происшествия. Выезжала бригада из райотдела, а потом, когда шум поднялся, выехала и наша дежурная. У меня даже материалов еще нет. К утру все оформят и принесут. Столыпин ранен дважды в грудь и один раз в голову из пистолета «ТТ» с глушителем. Убийц было двое. Еще две пули попали в стену, одна в шею первому из убийц. Очевидно, Столыпин как раз сцепился с ним, когда второй начал стрелять, и пытался нападавшим прикрыться. Раненого он сумел выбросить из окна. Тогда, похоже, открылся сам и его подстрелили.
– Я не представляю эту ситуацию... – сразу сказал я. – Что-то там не так было.
– Почему? – не согласился Асафьев. – По-моему, здесь все логично.
– Это было бы логично для простого человека, пусть и подготовленного в спортзале. Для какого-нибудь борца или каратиста. Это было бы логично для тебя или для Лоскуткова. Но Столыпин – спецназовец. Он прошел Афган и имеет полуторагодовой боевой опыт. Для него такая схватка нелогична, как и для меня. Он не должен был выбрасывать раненого из окна. Он должен был с этим раненым двигаться на стрелявшего, толкать на него или бросать, все зависит от личной силы. А парень он был, насколько я помню, крепкий и продолжал интенсивно тренироваться. Он хорошо должен был понимать, что, лишившись живого щита, он тут же становится покойником.
Лоскутков почесал поросший к вечеру рыжей щетиной острый подбородок. Асафьев пожал плечами.
– Так что ты думаешь? – поинтересовался мент.
Сомнения его гложут, как гусеницы лист шелкового дерева. Но без сомнений в расследовании тоже нельзя.
– Я могу только предполагать.
– Что? – Взгляд его приобрел привычную злость. Это значило, что майор оживает после писания бумаг и снова превращается из чиновника в опера. Мне такую метаморфозу видеть приятно.
– Там должен был быть еще кто-то.
– Третий кавказец?
– Не знаю. Может быть, и нет. Может быть, этот третий помог Столыпину, ранил первого из нападавших. Второй убежал. А помощник тут же самого спасенного и прикончил. Когда тот не ожидал. Могли у него быть с кем-то счеты... Парень он конфликтный и самоуверенный. И многим, как кость, стоит поперек горла.
Лоскутков возмутился и начал чеканить слова, словно учитель тупому школьнику что-то втолковывал:
– Внизу у подъезда стояли четыре пожилые женщины. Они видели, как один вылетел в окно вместе со стеклами. Больше в подъезд никто не заходил, кроме старика со второго этажа. Старику восемьдесят два года, и он на убийство способен не больше, чем на изнасилование. Кроме того, он почти глух и ничего из происходящего наверху не слышал. И никто из подъезда не выходил. Второй нападавший убежал через чердак в другой подъезд. Кто выходил оттуда, женщины внимания не обратили.