Операция «Цитадель»
Шрифт:
– Здесь оберштурмбаннфюрер Скорцени, – почти по слогам отчеканил Отто, уже не считая необходимым маскироваться под доктора архитектуры.
– Господин… оберштурмбаннфюрер? – задумчиво переспросил Хёттль. Скорцени узнал его по неизгладимому баварскому произношению.
– Можете горячо поздравить меня, Хёттль. Только предельно кратко.
– Искренне поздравляю, – невнятно пробормотал Хёттль. – Искренне.
И никакой, пусть даже самой невыразительной, нотки радости, а тем более искренности по поводу своего повышения Скорцени в поздравлении коммандос-коллеги
– А теперь докладывайте.
– Эшелон подготовлен. Четыре вагона. Один из них отведен для вас и ваших людей. Другой предназначен для интересующих вас лиц. Еще в двух – охрана, несколько раненых и медики. Отправление – в семнадцать ноль-ноль. Интересующие вас лица будут доставлены к поезду в шестнадцать тридцать.
«Интересующими» Скорцени лицами в данном случае выступали некоторые члены семьи Хорти, а также генералы Бруквик и Ваттаи, которые составляли теперь почетный эскорт регента. Скорцени немного пожалел, что остальные высокопоставленные арестованные во главе с Николасом Хорти после кратковременного содержания в тайных камерах гестапо, почти в центре Будапешта, были переправлены в рейх. Если бы он доставил их сейчас всех вместе, это произвело еще большее впечатление.
Но в любом случае отправляться в Берлин с таким уловом предателей оберштурмбаннфюреру было не стыдно. Тем более что гестапо еще сможет услышать от пленников много интересного о том, как готовилась измена и плелись сети заговора против представителей рейха в Венгрии.
Неслышно ступая, в кабинет вошел Родль. Он показал пальцем на радиоприемник, испрашивая разрешения включить, и, не дожидаясь согласия, быстро настроил на нужную волну.
– Салаши, – прокомментировал он, когда в эфире появился надрывный голос венгра-оратора, выступающего, как могло показаться, перед огромной аудиторией.
– Ну и по поводу чего он так распинается? – спросил Скорцени, прикрыв рукой трубку.
– Исторический момент: объявляет себя вождем великой и непобедимой венгерской нации.
Скорцени коротко, цинично хохотнул.
– Надеюсь, теперь нация торжествует?
– Ничего не поделаешь, новая эра в истории Великой Венгрии или что-то в этом роде, – объяснил Родль.
– Таким образом мы породили еще одного правящего «провинциального мерзавца», как сказал бы наш белогвардейский поручик.
– Простите? – не понял Хёттль.
– Вас, штурмбаннфюрер, это пока что не касается. Хотя, кто знает… Тут вот адъютант Родль осчастливил меня речью нашего дорогого Салаши.
– В которой благодарит вас за подаренный трон? – не остался в долгу Хёттль.
– Ну, так далеко его чувства не заходят.
– Прикажу, чтобы Хорти дали возможность послушать его тронную речь. Психологическое давление.
– Для начала позаботьтесь об исключительной охране объекта, Хёттль. Отвечаете лично.
– Отвечаю, хотя убежден, что внутренняя опасность в Венгрии миновала. Власть полностью у нилашистов. Салаши на белом коне. Народ ликует. Вы – гений, Скорцени.
– На моей гениальности внимание можете не акцентировать, – великодушно, в духе присущей ему мрачной иронии, разрешил Скорцени.
– Но вы действительно диверсант-гений.
– Представляете, что произойдет, если вам удастся внушить мне это?
– Но должен же кто-то сказать вам правду. Я иногда думаю: «Дать бы Скорцени чуть больше свободы и власти, и пронесся бы он по Европе, как спасительный смерч».
– Мы и так пройдемся по ней вместе с вами, Хёттль. Ибо так предначертано. Мы пропашем этот мир от океана до океана.
– У меня амбиции умереннее.
– Быть такого не может.
– Когда на вас посыпятся всевозможные награды и повышения, не забудьте о прозябающем в этой дыре штурмбаннфюрере Хёттле.
– Они уже посыпались, Хёттль. Уже, как видишь, посыпались. Однако напоминаний не терплю.
– Но ведь это же по-дружески.
– Так вот, по-дружески, штурмбаннфюрер: поднимите на ноги всю нашу нордическую рать. Обеспечьте скрытость продвижения спецпоезда. «Просветите» весь путь до границы с Германией.
– Этим уже занимаются. Но я прикажу усилить контроль над станциями прохождения поезда.
– В таком случае до встречи в Берлине.
Скорцени положил трубку и оглянулся. У двери застыл Олт. Родль пригласил его специально для того, чтобы, в случае необходимости, под рукой оказался человек, способный перевести откровения нового местного фюрера.
– Вам перевести смысл «тронной речи» господина Салаши? – поинтересовался адъютант.
– Послушайте, Родль, мнение этого правителя по поводу того, что сейчас происходит в Будапеште, меня совершенно не интересует. И избавьте меня от его словесного невоздержания, – кивнул он в сторону приемника. – А вы свободны, Олт. Как и вы, гауптштурмфюрер Родль, – добавил Скорцени, когда адъютант, наконец, выключил приемник.
51
Подойдя к окну, Отто Скорцени в последний раз посмотрел на гору Геллерт, на поседевшие от ранней осенней изморози стены крепости…
Он только что вернулся с церемонии погребения венгерских и германских солдат в общей братской могиле и все еще пребывал в странной, не свойственной ему угрюмости. Но, несмотря на душевную тягостность, он чувствовал себя в эти минуты полководцем, которого сдавшийся в плен гарнизон крепости предательски лишил ощущения истинной победы, ее величественного триумфа.
Обер-диверсант рейха хоть сейчас готов был снова загнать противника в башни и на стены Цитадели, чтобы начать все сначала. Пусть даже окажется, что на сей раз он потерпит поражение.
«Может, дьявол меня расстреляй, действительно взять ее штурмом еще раз?! – грустно улыбнулся про себя Скорцени. – Но тогда уже вместе с Хорти швырнуть к ногам фюрера и Салаши? – разгулялась его шальная фантазия. – И при этом объявить фюрером венгерской нации самого себя. В конце концов, во мне тоже есть немало венгерской крови – это ведь всеми признанный факт!»