Операция "Фауст"
Шрифт:
Семен Семенович Моисеев одиноко сидел в своем кабинете и сортировал картотеку. Обычно он этим занимался при плохом настроении, говорил, что это как пасьянс — успокаивает нервы.
— Что у вас нового по линии уголовной статистики, Семен Семенович?
Моисеев снял очки, прищурился — Вас ведь не это интересует, Александр Борисович, а? Есть ко мне вопросы, достойные внимания? Спешите тогда, а то вот уйду на пенсию.
Значит, опять был разговор с Пархоменко о том, что старому криминалисту пора на пенсию. Дурак этот Пархоменко, не понимает, что Моисеев со своим опытом и трудолюбием даст сто очков вперед любому новичку.
— Семен Семенович, почему вы не пожалуетесь прокурору города? Или даже генеральному. Меркулов вас всегда поддержит.
— Это с моим-то... пятым параграфом жаловаться? Забудем, Александр Борисович, это не предмет для обсуждения...
«Надо поговорить с Меркуловым»,— подумал я и сказал:
— Семен Семенович, не откажите мне в любезности сходить со мной в туалет.
Моисеев нисколько не удивился нелепому предложению и задвигал стулом.
Убедившись, что мы одни в окружении писсуаров, я сказал:
— Мне срочно нужна фотография наших практикантов. Обязательно всех четырех. Придумайте сами предлог для съемки, ну там для стенда...
— Никаких стендов, Александр Борисович, никаких предлогов. У меня есть фотографии — и не одна — всех наших пятерых практикантов. Я их фотографировал в первый день практики; вас, помню, тогда не было... И девочка эта, Ким, была еще жива... Идемте, я вам дам, и пожалуйста, не предупреждайте меня, что все это должно остаться между нами...
Меркулов разбирался с делом, которое вела молодая следовательша. Она сидела возле Меркулова, задрав короткую форменную юбку до невозможности, и докладывала фабулу расследуемого дела.
— Извините, Константин Дмитриевич,— сказал я, мне только что звонили из адмотдела горкома и просили срочно приехать. Ну, по тому делу на контроле... Вы знаете. Следовательша с неприязнью взглянула на меня:
— Турецкий, мы заняты.
– Но Меркулов поспешно отложил дело:
— Нэлли Федоровна, извините. Разбор вашего дела придется отложить на другой раз.
Следовательша взяла дело и, тряхнув завитушками у висков, развернулась на сто восемьдесят градусов.
Когда дверь за нею закрылась, Меркулов еле слышно спросил:
— Что случилось?
Я нагнулся над его ухом:
— Операция «Фауст» входит в свою завершающую стадию...
А громко — для тех, кто прослушивает, если таковые имелись, пробасил:
— Извините, но вы просили меня занять очередь в парикмахерскую. Мне звонили — наша очередь подошла.
Меркулов потер щеки, заросшие рыжей щетиной.
— Действительно, я сегодня не брился.
Мы вышли из прокуратуры и пошли по Новокузнецкой в сторону метро. Летняя Москва зеленела нежной листвой, а чистое, не омраченное облаками небо, казалось, гарантировало вечность жизни.
Пока мы шли до парикмахерской, я доложил Косте обстановку, рассказал о вчерашнем визите к Рогову в ГРУ. Опустив лишь одно — беседу о жене маршала Агаркина.
— Садитесь вот сюда, в кресло, — сказал Меркулову парикмахер Лившиц, —а я на минуточку выйду —взгляну на свою машину и заодно сниму дворники, а то знаете как у нас: раз-два, и половины автомобиля нет.
Это нас устраивало. Пока парикмахер Лившиц отсутствовал (он один обслуживает свое краснознаменное хозяйство — знамя районного УБКО стояло в углу), мы с Костей коротко обсудили сложившуюся ситуацию по делу Лагиной.
— Что будем делать, Костя? Бороться или не бороться? — спросил я на правах ведущего совещание. В парикмахерской мы были одни.
Меркулов боднул головой:
— Конечно, бороться!
— Тогда предлагаю план: выхватить звено, ухватиться за него и... и вытащить всю цепь. Предлагаю —определить «объект» и взять его в разработку. Я имею в виду — агентурную разработку.
— А что, есть «объект»?
— Есть.
— Кто?
— Туманов, — сказал я. — Помнишь показания Бирюкова? Ты их читал и слушал пленки. Он сказал, что они переложили деньги из инкассаторской сумки в чемоданчик, а чемоданчик отдали странному человеку, подъехавшему к «Варшавской» на «Запорожце». Этого мужчину Валет видел со спины: он взял чемоданчик у Малюты Скуратова и понес к своей машине. И шел он странно, переваливаясь из стороны в сторону — словно пьяный... Я сам даю пьяным на опохмелку тридцать копеек. Но я не знаю пьяных, которым вручают четверть миллиона... Знаешь, в чем секрет? Он ходит на протезах. Такое впечатление, что идет пьяный... Есть и дополнительные сведения — Туманов живет в районе метро «Варшавская», ездит на «Запорожце», на том, что выпускают специально для инвалидов...
— И что ты предлагаешь? — серьезно спросил Меркулов.
— Хочешь попросить у меня санкцию на обыск и задержание?
— Сначала я так думал, потом решил — это неправильно. Щуку нельзя пугать, ее следует брать на живца, на приманку. Я думаю так. Телефон его надо взять на кнопку. А за ним самим — организовать наружку. Кроме того, надо каким-то образом подпустить к нему Жукова. Он подходящая личность, из Афганистана и в Москве давно не был.
— Александр Борисович, частный сыск в нашем государстве законом не предусмотрен,— сказал Меркулов и откинулся в парикмахерском кресле. (Излишняя твердость, с которой он произнес фразу, ясно доказывала, что Меркулов сожалеет об этом упущении закона.) И добавил: — Надо подумать.
— Чего, Костя, думать? Санкции прокурора на эту операцию не требуется, твоей ответственности тут нет.
—Я, Саша, говорю о соблюдении законности, а не об ответственности.
—Агентурной службы по конституции у нас тоже нет, однако весь милицейский сыск пользуется услугами широкой сети агентуры.
—Да, но с санкции начальника управления милиции.
—Не беспокойся. Шура даже со своим гриппом выжмет «добро» из начальника МУРа, сам знаешь...
Пришел Лившиц и стал накладывать на щеки Меркулова белую воздушную массу. Меркулов закрыл глаза.
Я твердо сидел на свободном стуле и следил в зеркало за манипуляциями парикмахера над лицом Меркулова. Как только он открыл глаза, я резко спросил:
— Ну так что?
Меркулов хохотнул своим низким горловым смешком:
—Хорошо, твоя программа полностью принимается. Без поправок.
Я опустил в прорезь телефонного аппарата двухкопеечную монету и набрал телефон Романовой.
—Меркулов дал согласие. Запускайте операцию по всем правилам вашей науки. И это не приказ, Шура. Это — просьба, Костина и моя.