Операция "Фауст"
Шрифт:
— Так это лет пять здесь посольство. Раньше здесь жилой дом был. Я сам в этом доме в квартире номер семь ровно пятьдесят лет прожил. Правда, с перерывом на восемь лет.
— С тридцать седьмого по сорок пятый?
— Не угадали. С сорок шестого по пятьдесят четвертый. Так что ж мы с вами стоим, вот ведь и лавочка, я ее сам крашу каждый год. Живу теперь напротив. Разрешите представиться — Полонский Семен Яковлевич, персональный пенсионер, председатель общества по озеленению здешнего микрорайона, а в прошлом—драматург, писал для народных театров. С кем имею часть?
— Турецкий... Саша, юрист.
— Так вот, дорогой мой Саша, могу вам дать справку обо всех жильцах этого дома.
— Я ищу своего одноклассника... Васильева Юрия, — наврал я с ходу, —
— Васильевы... в восьмой квартире... Нет, Саша, Васильевых в нашем доме с 1938 года не проживало... Пятнадцать лет здесь жил академик Темкин, а потом, когда он умер, а семья его переехала в Черемушки, здесь проживала удивительнейшая особа... Троян Нина Тарасовна...
—Это не та Троян — героиня? Известная снай-перша времен Отечественной?
— Нет, она—снайперша, только особого свойства... Не гадайте, мой друг, все равно никогда не отгадаете! Сейчас я вам расскажу удивительную историю про женщину, замечательную и неповторимую... Простите, у вас есть время? У меня-то времени — много и мало одновременно. А вы, вероятно, торопитесь? Молодежь вся в бегах...
Полонский был из тех, кто любит почесать язык, вспомнить былое — сейчас это уже не опасно... Потребность человека в исповеди не погаснет никогда. Комплекс исповедальности—хроническая болезнь наших пенсионеров. Особенно персональных: местного, республиканского и союзного значения. Им есть что вспомнить и порассказать внукам. Жаль только, мы, молодежь, не очень-то падки на воспоминания наших дедов... но в моем лице Семен Яковлевич Полонский нашел благодарного слушателя, — хотя я даже не предполагал еще, как его воспоминания о семье Троян нужны для «моего следствия»...
— Семен Яковлевич, я не спешу, рассказывайте...
— Что такое любовь мужчины? Короткие перебежки от одной мягкой постели в другую, еще более мягкую? А любовь женщины? Покорить, заманить, соблазнить! Превратить джигита в оседлого и покорного осла! Вы следите, Саша, за ходом моей мысли? То есть и у женщин и у мужчин все базируется на примитивном инстинкте: хапай, покоряй, подчиняй! Обратите внимание, не отдавать себя на алтарь любви, как это было с нами, старым поколением, воспитанным в сентиментальном духе, а брать! Не жертвовать собой, а приносить в жертву других! Эту ужасную суть современного человека — я имею в виду человека новой формации —поняла зеленая девчушка из прекрасного города на Украине —г Днепропетровска. Кстати, я там родился. Это было красивейшее создание. Признаться, я ею немножко увлекался. Даже пытался очаровать ее миром московского театра. Но ей, разумеется, было не до меня. Ей надо было хвататься за жизнь. Нина Троян приехала из Днепропетровска, чтобы покорить Москву. Эта натуральная блондинка с изумительными синими колодезными глазами работала стюардессой воздушного лайнера, который взмывал ввысь с драгоценными телами наших руководителей... Ее соблазнил, она говорила мне, пилот правительственного самолета. Он же представил ее Никите Сергеевичу... Я вижу, Саша, у вас вертится на языке вопрос: какой Никита Сергеевич? Неужели тот? Отвечу: тот самый! Никита-кукурузник, Никита-царь, первый секретарь, премьер и прочее. Он так очаровался юной прекрасной стюардессой, что ради молодой Нины гостов был бросить старую — свою Нину Петровну... Долго ли, коротко, но царь Никита сошелся с Ниной Троян, она получила комнату напротив меня, в восьмой квартире, и... родила ему «царевича», прекрасного мальчугана, которого назвали Эдуард, — почему Никите Сергеевичу понравилось это имя, не знаю.
Слушая столь диковинный рассказ, я не сразу мог решить про себя — говорит ли этот драматург самодеятельного театра правду? Или это его фантазия, рожденная профессией сказочника?
Полонский приподнял с носа очки.
—Вижу на вашем лице недоверие? Думаете, наверно, сочиняет старичок, а?
—Честно говоря, странная история.
Я поискал сигареты в карманах, вспомнил, что выкурил последнюю.
— Я смотрю, вам курить нечего. Вот у меня «Прима» имеется, если не возражаете. — И Полонский вытащил из кармана неоткрытую пачку сигарет.
—
— Спасибо, Семен Яковлевич. А что, у этой Ни.-ны Троян был от Никиты только один ребенок?
– г— Только один — Эдуард Никитович Троян. Он носит фамилию матери. Сейчас он военный. После смерти отца кто-то на самом верху настоял, чтобы Эдик пошел по военной линии. А еще у Нины Тарасовны есть дочь— Светлана. Был у Никиты Сергеевича помощник такой Аралов, непримечательный тип, серая личность. Так Никита Сергеевич настоял, чтобы он оформил брак с Ниной Троян. Вначале это было сделано фиктивно. А потом, как часто бывает, фикция переродилась в реальность... Они стали мужем и женой. Аралова назначили республиканским министром, и они переехали от нас в дом Совмина.
— И вы встречаетесь с Ниной Троян? — спросил я.
— Бывает, но не часто. В основном — когда у нее неприятности. Тогда Нина звонит мне, открывает душу, жалуется на судьбу. Вот, как недавно, когда сняли ее мужа с министерского поста. Впрочем, не его одного. Новая метла по-новому метет... С вами, кстати, товарищ юриспрудент, интересно беседовать, не оставите телефончик? Может, еще побеседуем...
—Конечно, Семен Яковлевич, о чем речь. С удовольствием.
—Замечательно! —обрадовался Полонский, записал мой домашний телефон и, попрощавшись, засеменил по аллейке, ведущей в проходной двор.
Итак, Светлана — сестра Трояна. Троян — побочный сын опального главы правительства, Светлана — дочь опального министра, брошенная мужем ради дочери нового генсека. Мой приятель из института Международных отношений сказал: «Она хотела убить Белова, но вместо этого вышла замуж за маршала Агаркина». Нет, не вместо, а для того, чтобы расправиться с предавшим ее мужем, а заодно и с его новой семьей, вышла она замуж за маршала. Альянс реванша и жажды власти. Командует всем сам Агаркин. «Сталин» —это он, несомненно. Троян—исполнитель, Светлана — вдохновитель и помощник. Но несмотря на эти открывшиеся мне коллизии человеческих судеб, меня нисколько это не тронуло. Пусть жрут друг друга, пусть дерутся за власть, за овладение ускользнувшим от них троном — я не злорадствовал от знания гибельной тайны Троян-Беловой-Агаркиной. Что мне, Александру Турецкому, до того кто будет на самом верху. Для меня ничего не изменится. Так же, как и для моей матери. Для Меркулова. Для Ирины. Но по долгу службы я обязан раскрывать преступления, совершенные во имя уязвленного самолюбия, тупого тщеславия, всесильной власти, — поэтому я буду страховать Женю Жукова при встрече с Трояном в манеже сегодня вечером, а пока что мне надо поставить последнюю точку в «моем следствии». И с этой целью я иду к Пушкинской площади на переговорный пункт и отыскиваю в телефонной книге номер телефона неоднократной чемпионки и рекордсменки мира и Европы...
Квартира Анны Чудновой вся уставлена призами и увешана вымпелами и медалями. Сама Анна готовит кофе на кухне и жалуется басом:
— Кофемолке лет сто пятьдесят. Выбросить пора, а жалко. Видишь, какая у нее ручка — старина! На-ка, покрути, я пока воду вскипячу.
Я беру допотопную кофемолку и снова сажусь в кресло — рядом с Анной чувствую себя неполноценным, она выше меня сантиметров на пятнадцать.
Мы знакомы с ней десять минут, но уже добрые приятели. Она, что называется, свой парень.
— Ты с сахаром?.. Хорошо. С молоком? Без...
Это тоже хорошо, а то у меня молока-то и нет... Я вообще, знаешь, готовить не умею. Для кого? Вот ребеночка хочу взять из детдома, буду ему шапочки вязать, это я умею, и кашу варить. Чего-то я о ерунде такой говорю, ты ведь по делу.
Лицо у Чудновой некрасивое, с крупными рябинами, без косметики. А глаза добрые и грустные. Звездная болезнь ее не одолела, видно.
— Да, так вот о Светке Араповой. Красавица,
конечно, фигура — высший класс. Мужики на пляже слюни распускали. Но холодная. Даже неживая, я бы сказала. И завистливая. Она меня ненавидела, я знаю. Вперит свои зеленые глаза, голос тихий, слова как будто роняет. Одна моя подружка говорила: