Операция "Фауст"
Шрифт:
«Анька, она тебя отравит, ей-Богу». А я-то что? Что у меня, кроме спорта, может быть в жизни? Кто меня замуж возьмет, такую оглоблю... Ну, это я опять ерунду... Так вот после Олимпийских игр в Москве в 80-м году, когда она проиграла не только мне, а вообще ни одной медали не заработала, у нее случился стресс и болезнь какая-то нервная. Несколько месяцев в больнице пролежала, мы к ней ходили, но она не очень-то радовалась нашим визитам. У нее по всему телу, а особенно на голове, такой псориаз пошел, но потом ее вылечили, все-таки в кремлевке лежала, отец тогда еще министром был. Ей прописали постоянный
—А в какой больнице она лежала?
— Ух... Сейчас вспомню... Ну да, в Боткинской, в кремлевском корпусе.
Заведующая отделением долго рассматривала мое удостоверение. Она имеет полное право отказать в моей просьбе, поскольку у меня нет официального запроса прокуратуры. Затем она так же долго изучает мое лицо, пишет что-то на листочке бумажки и вызывает секретаршу.
— Вы можете ознакомиться с историей болезни
Араповой, но справку о диагнозе — выписку из истории болезни — я могу выдать только по письменному запросу следственных органов.
Секретарь принесла историю болезни. Я пролистал ее от начала до конца — она изобиловала латынью.
— Вы мне можете сказать своими словами, чем, — я ищу подходящее слово, — чем страдала гражданка Арапова?
— Очень тяжелая форма стригущего лишая, — говорит врач. — Практически наступило, полное облысение... Я помню ее, она очень переживала и не хотела, чтобы ее навещали. Только с братом она оживлялась, а так все молчала... Характер у нее был очень тяжелый, даже злой. Да, неприятная болезнь для такой молодой, такой красивой девушки. Трагедия, я бы сказала. Я сама заказывала для нее парик у знакомого парикмахера... перед выпиской.
Троллейбус тащился как катафалк, каждую минуту замирал перед светофором. И в троллейбусе было так душно, что с меня градом катил пот. И снова я почувствовал сильную боль в затылке, и к горлу подкатила тошнота. Я старался не думать о разговоре с врачами, но думалось само собой, и это вызывало еще большую тошноту.
18
Романова оторвалась от телефона, спросила Грязнова:
— Ты уверен, что вас не надо страховать?
— Уверен, а то все дело завалим. Женька идет пустой, микрофоны я у него из задницы все повыкидывал. Он поедет на троллейбусе, мы с Турецким на машине.
— Пистолет тоже забрал? Может, лучше было оставить, хлопцы... —Романова волнуется. Поэтому говорит несвойственным ей спокойным тоном. — Ну и что — пусть обыщут. В крайнем случае, отберут...
—Александра Ивановна, у него не должно быть ни одного подозрительного предмета, а ты хочешь пистолет ему всучить.
— Беспокоюсь потому что... Шофером с вами Вася поедет, новый паренек. Я с Погореловым буду на радио сидеть здесь до победного...
Мы застряли на перекрестке у гостиницы «Москва», на часах уже без одной минуты семь, а нам еще надо пересечь Манежную площадь. Но вот путь открыт, мы прижались к тротуару около улицы Герцена, и я сразу увидел одинокую фигуру Жукова под круглыми городскими часами. Две минуты восьмого. Жуков посмотрел на часы над головой и двинулся к вестибюлю.
— Ты, Саша, оставайся с Васей
Грязнов выскользнул из «Волги», и скоро его рыжая голова замаячила у очереди, змейкой обогнувшей угол Манежа. Было уже пять минут восьмого. И тут, в нарушение всех правил движения, к самому входу подрулила шикарная «Ауди», и из нее вышел высокий военный. И мы услышали голос Грязнова: «Внимание». Вася выжал сцепление, и снова раздался грязновский тенорок: «Отставить. Они за собой пустили хвост». Я внимательно следил за Тройном. Он поднялся по ступенькам Манежа, и спортивный парень в желтой тенниске, стоявший возле дежурного милиционера, указал ему головой на дверь. Через пару минут оба—Жуков и Троян вышли из вестибюля. Я был уверен, что Женя видит Грязнова, хотя он ни разу не посмотрел в его сторону. Троян открыл перед Жуковым дверцу, сел рядом, и «Ауди» тронулась с места, повернула налево, и пошла вдоль Александровского сада. «Внимание! Следите за вишневым «Жигулем» на улице Герцена! Сразу за ним!» Я потерял Грязнова, я видел только рванувшиеся с улицы Герцена «Жигули». Вася под прикрытием троллейбуса развернулся на Манеже, и в машину почти на ходу ворвался Грязнов.
— Не отставай от «Жигуля»! — крикнул он Васе, и уже спокойно сказал мне: — Они поехали жрать.
Куда — Женьке известно.
Мы сделали круг по площади Революции и снова вернулись на Манежную площадь, следуя за вишневыми «Жигулями» на приличном расстоянии. «Ауди» шла далеко впереди.
—Молодец, Вася. Он к нам из ГАИ пришел, Сашок, так что Шура не зря дала его нам сегодня. Он технику преследования будь здоров знает. Правду говорю, Василий?
И Василий с достоинством ответил:
— Ну!
«Жигули» привели нас к зданию СЭВа. Там уже стояла пустая «Ауди». Мы подождали, пока «Жигули», покрутившись на пятачке, укатили в неизвестном направлении, приткнули «Волгу» в незаметном месте и стали ждать. Вася сбегал в магазин, принес две бутылки молока и батон хлеба.
— А Женька там заливную севрюгу лопает, — задумчиво произнес Грязнов, жуя хлеб с молоком...
Через два часа из ресторана «Мир» вышли четверо: Троян, Жуков и двое неизвестных. Женя подозрительно покачивался и излишне размахивал руками. Я с тревогой посмотрел на Грязнова.
— Не боись. Играет... — И вдруг заорал: — Дуй, Вася, вперед них на Кутузовский, 36!
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
— А сигнализация на что? Он мне сделал знак «Едем к Трояну домой».
И снова мы ждали, теперь уже на Кутузовском, и только в половине двенадцатого из подъезда вышли трое—у меня оборвалось сердце. Жукова волокли двое попутчиков Трояна.
—Порядок, Саша. Спектакль продолжается... — тихо сказал Грязнов. — Отчаливай, Вася, на Кржижановского... дом десять...
Мы остановились на нечетной стороне улицы и стали наблюдать, как те двое вытащили Жукова из машины и усадили на лавочку. Жуков, судя по движениям, пел оперную арию. Двое сели в машину, отъехали метров сто и остановились. Жуков свалился с лавочки и пытался подняться. Я не мог поверить, что он трезв, как ни старался.
— Так. Вася сидит в машине, а мы с тобой идем к Женьке... Да не к нему, к его квартире.
Мы еще добрых полчаса торчали на лестничной клетке, когда, наконец, из лифта явился Жуков.