Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Ты где пропадал? — строго спросил Дантес, обрадованный тем, что ему подвернулось занятие.
— Меня доктор послал Кюхельбекера найти, — соврал Егор, решив, что так сказать лучше, чем признаться.
— А зачем? — спросил любопытный Дантес.
Егор не успел ответить, как их прервали. Подошла полная рыхлая девица лет двадцати, в очках с одним стеклышком, за ней шел бородатый мужчина с гитарой на ремне через плечо.
— Мальчик, ты поешь Окуджаву? — спросила девица.
— А что? — ответил вопросом Егор.
— Мы расширяем
— Оставь его в покое! — прикрикнул на девицу Дантес. — Видишь, что я с ним разговариваю!
— Ах, только не думайте, что я вас испугалась! — сказала девица, но отошла.
— Так зачем тебе понадобился наш канцлер? — спросил Дантес, глядя вслед девице.
— Доктор хочет, чтобы он поговорил с Люсей.
— Ах, как это интересно! О чем же?
— Вы лучше сами спросите, — сказал Егор.
— Ну ладно, — миролюбиво сказал Дантес. — Он мне все равно расскажет. Так ты его ищешь?
— Ищу.
— А он на площадь пошел, — сказал Дантес. — Там драка получилась.
Дантес рассмеялся. Он продолжал:
— Народ кинулся пепел собирать. Как остыло, кинулся собирать.
— Какой пепел?
— Ну как же — если набрать пепла от сожженного, то в карты везет и еще много полезного. А у нас давно никого не сжигали… Иди, иди, он там, наводит порядок.
Егор вышел на площадь.
В отдалении, возле обгоревшего столба, суетилась кучка людей.
«Это же Средневековье, — подумал Егор. — Неужели в такое возможно верить?» Он понимал, что возможно. Мало ли во что верят дураки на нашей Земле; посмотри любую газету — то белая магия, то колдун, то экстрасенс. Стыдно за человечество.
Егор перешел через площадь. Над его головой все так же бежали сизые облака. Но должны же они когда-нибудь кончиться!
Возле костра никакой драки не было. Люди, в основном совсем старые, возились в пепле, собирали обгорелые палки, угольки — видно, пепел мадам Помпадур и в самом деле представлял для них ценность. Кюхельбекера не было видно.
— Егор! — окликнула его древняя женщина, которая некогда была, наверное, даже красивой. Но это было очень давно.
Откуда она его знает?
— Вы меня? — спросил Егор.
— Как я рада, что вас нашла, — сказала женщина низким, хриплым, прокуренным голосом. — Вас ждут.
— Кто меня ждет?
— Вас ждут мои друзья. Нам необходимо поговорить.
— Но я же тут никого не знаю. Я ищу Кюхельбекера.
— Кюхельбекер никуда не денется, — строго сказала женщина. — Есть несравнимые ценности. Я представляю ценности моральные. Кюхля — всеобщую продажность. Вы меня понимаете?
— Нет, не понимаю.
— Именно мои друзья могут вам помочь. Вам же нужна помощь?
— Но недолго, ладно? — сказал Егор.
Женщина хрипло засмеялась.
— Здесь не бывает таких понятий.
— Такие понятия везде бывают, — возразил Егор. — У меня пульс бьется, значит, время идет.
— Он перестанет биться. Так пойдем, мой
Она направилась через площадь к зданию гостиницы. Но не к ней, а к дому рядом, старому, кирпичному, явно дореволюционному.
Со стороны вокзала в стене была небольшая ободранная коричневая дверь.
Женщина стукнула в нее три раза.
— Кто идет? — спросили изнутри.
— Заря свободы.
Дверь открылась. За ней стоял амбал в белом халате, которого Егор раньше видел на площади.
По темному коридору они спустились в подвал. Женщина вела его за руку. Впереди горел свет. Неожиданно Егор оказался на сцене.
Сама сцена была размером со среднюю комнату, какие бывают в жэках, небольших учреждениях или странных полуподвалах, отданных штабам гражданской обороны. Тут и устраиваются собрания — от союзных до ветеранских. Егор сразу вспомнил, когда он был в подобном зале: приходил с бабушкой, когда его не с кем было оставить дома.
На сцене был длинный стол под суконной красной скатертью, на нем в ряд, как на спектакле самодеятельного театра, как бы обозначая обстановку и время, стояли керосиновая лампа, граненый графин для воды и рядом с ним два стакана. Графин и стаканы были пусты. Они были ритуальными символами.
За столом сидел президиум — басовитая женщина, что привела Егора сюда, изможденный мужчина с очень длинной черной бородой и проваленными светлыми глазами и другой, скучный, в очках, схожий с манекеном своей полной неподвижностью.
Сидящих в зале разглядеть было трудно — туда почти не достигал свет лампы. Но можно было понять, что сидит там человек десять-пятнадцать, сидят как куклы и никуда не торопятся.
И еще Егору удалось разглядеть на стенах лозунги. Несмотря на темноту, их можно было прочесть, потому что буквы лозунгов были велики. «ДАЕШЬ ПЯТИЛЕТКУ В ЧЕТЫРЕ ГОДА!» — было написано слева белыми буквами на красной ткани. Лозунг этот, видно, висел здесь много лет. Так же стар был лозунг «ЭКОНОМИКА ДОЛЖНА БЫТЬ ЭКОНОМНОЙ», удививший Егора бессмыслицей, но бессмыслицей знакомой, как будто увиденной в детстве и забытой. На другой стене находились предметы иного толка, и даже непонятно было, кто им разрешил соседствовать с красными лозунгами и переходящим Красным Знаменем, прислоненным к сцене в углу.
Там можно было различить большой замызганный портрет человека с массивной широкой бородой, но не Маркса — Маркса Егор помнил. И тут же Егор различил этого человека, только куда более изношенного, чем на портрете. Он дремал, скособочившись на стуле. А его сосед — взгляд Егора непроизвольно скользнул туда — был человеком согбенным, худым, обнаженным до пояса, и на шее у него висела петля из толстой веревки, словно он недавно сорвался с виселицы. Но никого это не удивляло.
Рядом с портретом бородача Егор увидел черный флаг с черепом, а также черный кнут и ржавый меч.