Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
Слово «мент» пришло в язык позже, чем Берия ушел из мира. Поэтому он не понял его, но ощутил оскорбительность.
— Я дождусь, когда тебя тоже повесят… чемпион! — в сердцах ответил Берия. Хотя давал себе слово — забудь о мести! Это самый непродуктивный способ сводить счеты с жизнью.
Берия отошел к Майоранскому и Лядову. Они продолжали играть, не обращая внимания на разговоры у виселицы.
— Отойдем, — предложил он, — погуляем?
Его агентам не хотелось прерывать партию. Они относились к числу истинных рыцарей шахматной игры, им она не надоедала, и им
— Сейчас, — сказал Майоранский, — у меня проходная пешка.
И продолжал метаться руками: кнопка на часах — фигура — кнопка — фигура…
Пешка не прошла в ферзи. Лядов нашел опровержение на мастерском уровне. Берия подумал, что если в чем-то и есть прогресс в Чистилище, то в шахматной игре. Ведь мозги работают, кое-как, но работают. А это значит, что могут обучаться.
Они прошли мимо виселицы.
Палач как раз спускал с виселицы тело Кремерса, короткое, широкое костлявое тело.
Мирзоян, хоть ему не нужно бы трогать убитого, помогал палачу.
Берию охватило лукавое чувство. Оно всегда в нем жило. Если есть жертва, а даже и не жертва, а просто человек рядом, то надо его поймать так, чтобы можно было унизить. Это мальчишеское чувство. Испорченные мальчики любят подложить учителю кнопку на стул, а на приеме, ставши министром, подложить нижестоящему торт, почуяв на то желание вождя. Не под каждого положишь.
— А ну, мальчик, — сказал Берия, — поможем главному судье, а то неловко получается.
— На это есть перворазрядники, — сказал Майоранский, который дорожил своим реноме кандидата в мастера. Лядов, перворазрядник, ничего не успел придумать, прежде чем Берия подтолкнул его к виселице. И ему пришлось подставить руки.
— И ты иди, Лев Яковлевич, — сказал Берия. — Нехорошо бросать товарища в беде. Скоро вам на задание выходить, а вы еще в бою не обтрепались.
Майоранский сделал шаг к виселице, но тут покойник, которого уже вытащили из петли и укладывали на землю, шевельнулся, будто сделал попытку вырваться.
Майоранский отшатнулся, схватил Берию за рукав и прошептал:
— Я боюсь, боюсь, я покойников боюсь!
— Кончай врать-то, — сказал Берия. — Что я, твоего дела не читал?
— Там неправда, все клевета, — откликнулся Майоранский.
Он так испугался, что потерял часть своего интеллигентного облика. Майоранский всегда старался выглядеть настоящим интеллигентом, для чего носил бородку клинышком. Так в советских фильмах изображали меньшевиков или даже
Видно, он в том мире был полноват, отрастил брюшко, и ему шло бы пенсне. Но здесь он потерял вес, не смог законсервироваться. Бывший толстяк.
Таких здесь немало. Есть даже бывшие богатыри.
Берия с интересом смотрел на Майоранского. На лице профессора отражался ужас и какой-то странный восторг.
Как же эти люди называются? Ему же говорили, есть специальное слово.
— Ты некрофил, — вспомнил Берия нужное слово.
— Ни в коем случае! Только не это!
— А что?
— Старый нервный человек. У меня деликатная конституция.
Нужда в участии Майоранского уже миновала. Лядов помог Хлопскому уложить труп на землю.
— Как ваше мнение? — спросил главный судья у профессора. — Он будет жить?
— Без сомнения, — ответил Майоранский, не глядя на кадавра.
— Я протестую, и вы знаете почему, — вмешался Эдик Мирзоян. — Если бы проиграл я, Кремерс добился бы моей смерти. Оживши, он станет моим злейшим врагом. Всем известно, что случается с зомби.
Все согласились. Были уже случаи, когда недоубитые мертвецы возвращались к жизни полоумными убийцами, неадекватными людьми. Порой из всех человеческих чувств в них оставалась лишь месть. Они становились бессмысленными и беспощадными охотниками за теми, кого полагали своими обидчиками.
— Тогда надо голову отрезать, — сказал без радости Хлопский. Последняя милость — так называлась эта процедура — входила в его обязанности.
— Я топор принесу, — вызвался Эдик.
Подошли другие шахматисты, стали смотреть на оживший труп, но Берия подтолкнул Майоранского, который никак не мог сделать шага в сторону, где их ждал Лядов. Лядов вытирал руки песком, он сохранил в себе разумную брезгливость.
Берия шел в центре, шахматисты — справа и слева.
— Наше время наступило, — сказал он, когда они отошли на порядочное расстояние от шахматной площадки. — Достигнуто решение.
Майоранский спросил:
— Вы гарантируете, что мы останемся живы?
— Я ничего не гарантирую, — сказал Берия. — Я не специалист.
— Я бы и сам не смог гарантировать, — заметил Лядов.
Лядов был похож на Суворова, но помоложе того фельдмаршала, которого изображают на портретах, будто никто его раньше сорока и в глаза не видал.
Он был прям спиной, скор в движениях, и на голове поднимался суворовский хохолок. Но лицо у этого молодого человека было немолодым — оттого, что тонкую кожу лица изрезало множество морщин и морщинок.
Берия присел на поваленное дерево. Лядов послушно опустился рядом, а Майоранский отошел в сторону. Он все время пытался держать дистанцию между собой и Берией.
Лядову все это было интересно и даже забавно.
Майоранскому страшно. И страх его разделялся между Берией и предстоящим заданием.
Он не мог понять, что же хуже.
Все хуже.
Майоранский был большим специалистом. Всемирно неизвестным. По ядам и отравлениям.
Он был никому не известен, потому что всю жизнь проработал в самой секретной лаборатории КГБ.