Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
Катрин задумалась. Я видел, как в ней борется желание поведать мне правду или, воспользовавшись случаем, удариться в какую-то выдумку.
— Сон был о том, — решилась она наконец, — как мы с тобой расстаемся. По моей вине.
— Вот это уже интересно.
— Но в отличие от твоего сна мой — чистая правда.
— Мой сон тоже был чистой правдой.
— Неужели не понимаешь, что твое подсознание боролось с невозможностью объяснить с помощью Дарвина и Тимирязева некоторые свойства твоего организма?
— Значит, свойства существуют?
— Разумеется.
— Это
— Есть такая версия, — спокойно ответила Катрин.
Я готов был ее разорвать — еще не хватало, чтобы и она оказалась пришельцем, готовым утащить меня с Земли.
— Не думай, что я — космический странник, — сказала Катрин. — Но сейчас я тебе расскажу мой сон и боюсь, что ты повернешься и уйдешь. А мне этого не хочется.
— Тогда не рассказывай.
— Я должна. Я обязана.
— Ну ладно, Катюша, если тебе не хочется.
— Сон такой: я работаю в Институте экспертизы.
— Нашла чем удивить!
— Но ты ни разу не удосужился спросить, чем мы занимаемся.
— Я знаю. Теорией криминалистики.
— Лучше бы спросил, чем гадать.
— Это секретная фирма.
— Настолько, насколько идиотов не пускают внутрь, чтобы они не сломали ценные часики.
— Значит, тебе рекомендовали познакомиться с космическим уродом? — догадался я. И мне стало грустно. Лучше бы я улетел.
— Рекомендовали, — сказала Катрин.
Чего ей стоило промолчать!
— Больше можешь ничего не говорить, — сказал я.
Катрин не стала возражать. Она смотрела на дождь, а я видел ее четкий профиль. Мне было видно, как блестят ее глаза, словно она собиралась разреветься.
— С моей склонностью к анализу… — начал я.
— С твоей чертовой склонностью все препарировать, словно перед тобой не люди, а бабочки!
— На этот раз в роли бабочки выступаю я. И мне, признаюсь, грустно. Потому что, если бы на твоем месте сидел некий гражданин Кошкин, я бы повернулся, ушел и забыл бы о Кошкине. А ты меня обидела.
— Честное слово, Гарик, я и не подозревала, что из этого выйдет. И если ты постараешься потерпеть немного, я расскажу тебе то, что знаю сама. Может, этого недостаточно, но по крайней мере ты будешь знать, какая роль в этом отведена мне.
— Господи, — сказал я, — капуччино здесь без сахара!
— А ты размешай.
— Не выношу капуччино.
— Тогда закажи себе водки.
— Ты лучше расскажи мне. Если это, конечно, сон.
— Конечно, сон! — Катрин облегченно улыбнулась. Больше всего на свете она боялась, когда я терял чувство юмора. Это было событием редким, но катастрофическим.
— Не тяни, я умираю, так хочу узнать, что вы обо мне знаете. То же, что мой гость? Или меньше?
— Ни черта мы о тебе не знаем! — призналась Катрин. — А как ты думаешь, дождик кончается?
Уголки ее полных розовых губ дрогнули.
— Только договорились — без слез, — сказал я. — Меня
— У меня нет подруги Нелли, — возразила Катрин.
— Тогда расскажи мне о подруге, которая велела тебе изображать чувства к отвратительному тебе существу!
— Ну, честное слово, честное-пречестное слово, я к тебе так отношусь… так отношусь, что ты просто глупый идиот, который не хочет ничего замечать! Если бы ты сказал, чтобы я поехала с тобой к подруге Нелли…
— Только не перегибай палку. Опошлить можно все, включая чувства. А склеить уже ничего нельзя. Так что, поплакав над черепками, расскажем жертве о тех ловушках, в которые она угодила.
— О каких ловушках?
— О твоих прекрасных синих глазах и твоих тонких щиколотках, о твоей высокой груди и очень красивых ушах…
— Гарик, мне нельзя этого рассказывать. Я нарушаю правила.
— Тогда не рассказывай.
— Я не расскажу, и ты улетишь на свою планету.
— Значит, в самом деле это не сон?
— Может быть, и не сон.
— Чем занимается твой институт?
— Всем на свете, — сказала Катрин.
— Чудесное объяснение! И что же вы можете сказать о падении популяции леммингов в Северной Норвегии?
— Если падение популяции вызвано необъяснимыми причинами, наш институт направит туда экспедицию или хотя бы одного специалиста.
— Точнее!
— А точнее — наш институт имеет дело с вещами, людьми и проблемами, которым нет разумного объяснения. И ищет им разумное объяснение.
— При чем тут я?
— Зачем задавать вопрос, если ты знаешь на него ответ? — спросила Катрин, взглянув наконец на меня. Глаза ее были глубоки и печальны.
— Какой ответ? — настаивал я.
— Наш институт получил сигнал о том, что в аспирантуре при Государственном историческом музее, в отделе археологии, трудится молодой человек, который обнаруживает странные способности. Настолько странные, что они были замечены его друзьями, и друзья рассказали о них знакомым, а знакомые своим женам, а их жены — своим приятельницам, а у одной из приятельниц муж трудится в нашем институте… До сих пор значительная часть информации попадает к нам таким вот первобытным путем.
— И тебя послали знакомиться со мной?
— С тобой не надо было знакомиться, — возразила Катрин. — При виде меня ты кинулся на бедную девушку, как птеродактиль на питекантропа.
— Никогда не видел, как птеродактили кидаются на добычу, но помню тебя на дне рождения Крогиуса. Это он про меня сообщил куда надо?
— Куда надо про тебя, насколько мне известно, не сообщали. Все шло на более низком, любительском уровне.
— И вы доверились информации, полученной таким путем?