Операция «Гербалайф»
Шрифт:
За годы учебы он, Эрнест Дукатис, основательно помучил преподавателей своей оригинальностью, можно даже сказать, одиозностью. Во всем, представьте, он умел найти свежий подход. Нельзя сказать, чтобы это не ценилось, но в его случае оригинальность суждений и поступков казалась всем как бы излишней.
– Это ведь меч у тебя, – строго сказал Дукатис Сергею Данилову. – Что же ты машешь им как курица лапой?
Именно так, этими же словами наставлял его, длинного нескладного студента Дукатиса старший преподаватель Зинчук, и добавлял как бы с удивлением: “Большой оригинал”! И именно Зинчук, с которым они долго и часто беседовали по душам, внушил ему мысль о его, Дукатиса, избранности, а скорее даже, не внушил, а
Действительно, Эрнест Дукатис – не вполне обычный человек. Он только внешне похож на других людей, хотя и внешность его нельзя назвать банальной. Но главное – это интеллект. Нынче Дукатис и не думает выпячивать его, выставлять напоказ. А зачем? Имеющий очи – да увидит.
Вот раньше, в те далекие годы, когда он радовался жизни как молодой жеребец, он и в самом деле чудил. Эх, что только он не вытворял в те годы, какие только приключения не начинались у “стеклянной струи” – фонтана в центре Харькова, где Эрнест каждый вечер встречался со своими друзьями! Сказать, что они всегда уважали закон, было бы неправдой, однако во всем, что изобретал Дукатис, присутствовала столь тщательная продуманность, что даже самые опасные приключения оканчивались успешно. Он очень продуманный, Эрнест Дукатис.
– Я очень продуманный, – сказал Дукатис, разглядывая Полину Филатову так, как если бы она была насекомым, в лучшем случае, несмышленым младенцем. Впрочем, Дукатис непроизвольно одаривал таким взглядом всякого своего собеседника. Полина, что несомненно, была так хороша собой, что на лице Дукатиса помимо прочего отражалось и нечто вроде сексуального интереса.
Безотчетно кокетничая со своим любимым режиссером, Полина сидела на стуле очень прямо, отчего грудь ее соблазнительно выпирала вперед. Что удивительно, когда Полина была на сцене, причем, в весьма откровенном виде, у них в спектаклях это сплошь и рядом, Дукатис всех ее прелестей практически не замечал, она являла собою разновидность абстрактного сценического материала, из которого он, Режиссер от Бога, творил свою нетленку. Теперь же, в атмосфере теплого дня на террасе уличного кафе все это выглядело по-другому. И даже пень в весенний день, трогательно подумал о себе Дукатис. Хотя весна-то уже закончилась, лето на дворе, мысленно поправился он с несвойственной по отношению к себе беспощадностью.
– И все-таки, Эрнест Ромуальдович, как вы решились сделать Данилова Макбетом?
Вслед за Полиной Дукатис взглянул на длинную фигуру Сергея Данилова, который пробирался к их столику, неся поднос с мороженным.
– Самообслуживание, – улыбнулся Данилов. – Угощайтесь!
– Я очень продуманный, – повторил Дукатис, возвращаясь к прерванному разговору. – “Макбета” я вынашивал целых четыре года. Когда ты привела Серегу, я понял: все, можно начинать! – говоря это, Дукатис положил на плечо Сергею свою горячую потную ладонь размером с хорошую лопату. Сергей поморщился, что-то невнятно промычал полным ртом, он торопливо поглощал мороженное. – Серега – это, я тебе скажу, большая удача, – доверительно сообщил Дукатис Полине. – Ты только посмотри на него! Самородок! – и оба они уставились на Данилова.
– Я не люблю растаявшее, – извиняющимся тоном пояснил Сергей, запихивая в себя остатки мороженного.
– А мне кажется, Эрнест Ромуальдович, покамест ему недостает уверенности, – задумчиво разглядывая Сергея, произнесла Полина. – Самородок, да, я знаю. А уверенность придет.
– Нет-нет, уверенность – ни в коем случае, – Дукатис энергично замотал головой, и при этом его длинные волосы, собранные сзади в пучок наподобие конского хвоста, описали живописную дугу. – Макбет и должен быть неуверенным в себе, даже более того, сомнамбулическим.
– Вот как? – удивилась Полина, закидывая ногу за ногу. – Но он же король шотландский.
– Да, я король, – сказал Данилов.
– Ему еще учиться и учиться.
– Великие знания не всегда уместны, – возразил Дукатис. – Чему, собственно могут научить в театральном вузе? Отчетливо произносить по-русски слова со сцены? Ну, так это он умеет, совсем неплохо, и даже разными голосами.
– У меня редкий дар имитатора, – с комической серьезностью подтвердил Данилов.
– Что еще? Выражать чувства заученными движениями глаз и рук – так этого не надо.
– Не согласна! Артисты – это особые люди! Это даже не профессия, это образ жизни. Нельзя же стать бывшим артистом как нельзя стать бывшим орловским скакуном.
– Так и я о том же, – ласково сказал Дукатис. – Нет такого человека, который не был бы актером, потенциальным или реально работающим. Надо только подобрать для него подходящую роль.
– Но почему Макбет должен быть неуверенным в себе, Эрнест Ромуальдович?
Данилов доел свое мороженное и лениво смотрел по сторонам. Ему не слишком нравилось, что говорили про него, как если бы он отсутствовал. И вообще “теоретические” разговоры его утомляли.
– Почему? Наверное, это можно объяснить, – раздумчиво произнес Дукатис. – Хотя такие объяснения вообще-то неуместны.
Всем своим видом Дукатис показывал, что он еще не решил, стоит ли делиться сокровенным. Полина, однако, приготовилась слушать, пожирая Эрнеста Ромуальдовича полными восхищения глазами. Хорошо все-таки, подумала она, что им с Сережей довелось подружиться с Дукатисом, если вообще можно подружиться с человеком, воспринимающего самого себя как недосягаемую горную вершину. Но в этом, казалось, нет никакого вызова, все правильно, так, извинительный штрих в характере великого мастера.
Величие человека, думал между тем Дукатис, это, по сути, его беда, великий человек обречен на одиночество. Он с отеческой приязнью любовался этой парой – молодые, ладные, чувствуется, что вполне довольны друг другом. Дукатис подумал, что оба они, и Серега, и Полина, очень и очень привлекательны. Подобно многим великим людям Эрнест Дукатис испытывал сексуальное влечение и к женщинам, и к мужчинам. В древние времена это вообще было в порядке вещей. Интересно, как в этом смысле Макбет? Шекспир многого недоговаривает.
Голые ведьмы в “Макбете” – не просто дань эпатажу. Этим нарядом, довольно экономным, к слову сказать, Дукатис приковывает внимание зрителя, подчеркивает важность явления ведьм для всего действа. Ибо в чем драма Макбета, в чем самая суть? Тирания, вероломное предательство, темное влияние супруги – это все по боку, главное же в том, что Макбет безгранично поверил пророчеству ведьм. И надо заметить, не без оснований – пророчество, он убедился, начало сбываться. Вот тут-то Макбет и двинул, как говорят, во все тяжкие. Он идет к трону, даже сам того не слишком желая, леди Макбет стремится к королевской власти куда решительнее. А пророчество-то оказалось – нет, не ложным, но просто двусмысленным. Это бывает. Предположим, тебе нагадают, что примешь ты смерть от коня своего, а конь, с которым, понятное дело, пришлось разлучиться, оказывается, давно истлел. И что же? Так вот где таилась погибель моя, мне смертию кость угрожала… Поздно, поздно прозрел Вещий Олег. То же самое и с Макбетом. Ведьмы ему напророчили, что он всегда победит любого, кто матерью рожден. И вот он оказывается перед лицом Макдуфа, который как бы и не рожден матерью, а вырезан из ее чрева ножом, такая, мол, акушерская двусмысленность. На помосте Данилов, молодчина, слыша это, столбенеет, у него делается вид человека, потрясенного предательством самого близкого друга. “Не верю больше я коварным бесам, умеющим двусмысленно вселять правдивым словом ложную надежду”… Кульминационный момент. В это время на сцену выкатывается и пересекает ее слева направо голая ведьмища на роликах, в руках у нее транспарант “Макдуф – жертва аборта”!