Операция «Гербалайф»
Шрифт:
– Значит, к чему мы приходим? Первое. Тебе, Никита, надо здесь, в России, а еще лучше, в Москве, приобрести некоторый компактный, удобный для скрытного пересечения границы товар. Второе, на Западе этот товар должен гарантированно и безболезненно превращаться в легальные доллары.
Александр Вазгенович замолчал, разглядывая Никиту Фомина с дружелюбной улыбкой.
– И что, это возможно? – поинтересовался Никита, наливая апельсиновый сок в высокий граненый стакан.
– В настоящее время товар, отвечающий этим двум условиям, как раз имеется в наличии. Так что наша встреча, можно сказать, весьма кстати. Ты получишь все, что требуется,
– Что же это? – недоверчиво спросил Фомин. – Подводная лодка?
– Я скажу тебе, что это, – пообещал Замараев. – Но вначале поклянись, что если ты почему-либо откажешься играть в эту игру, все сказанное мной ты начисто забудешь.
– Зачем бы я стал отказываться, если все так, как ты нарисовал? – усмехнулся Никита. – Однако, торжественно клянусь! Последний раз я был так взволнован, когда меня принимали в пионеры.
Замараев придвинулся к Никите, навалившись локтями и своим огромным брюхом на стол.
– Речь идет о живописи. А именно: три старых холста, писанные маслом, небольшого размера. Это все, что я имею право сказать на сегодняшней стадии.
– Думаешь, они стоят таких денег?
– Клянусь своим мамоном!
– Я тебе верю, но…
– Нет-нет, – поспешно возразил Замараев. – Никому не надо верить! Ты должен во всем убедиться сам, это реально. Процедуру мы обсудим.
Для начала Замараев познакомил Никиту с Вадимом Павликовым; картины хранились у него на даче в поселке Николина Гора. В Павликове, бывшем офицере ГРУ, Никита Фомин сразу же узрел родственную душу. Выяснилось, что Вадим Петрович долгое время работал в Камбодже, где безжалостно проливал азиатскую кровь. Было это давно, но Павликов сохранил и силу, и военную выправку, а главное, в светло-голубых глазах его сохранилось холодное, недоброе выражение, с очевидностью говорящее тому, кто понимает, о готовности легко пойти на убийство. И дача, и сам Павликов Никите очень понравились, о картинах же при всем желании он не мог бы сказать ничего, кроме того, что это пейзажи.
Чтобы Никита сумел объективно оценить старую живопись, разработали целую постановку. Первым делом Фомин снял большую трехкомнатную квартиру на Остоженке. Квартиру сдавали вместе с мебелью, представлявшей собою старый хлам: шкафы скрипели, ни одна дверца не запиралась, ножки протертых кожаных кресел были аккуратно скреплены изолентой, многочисленные зеркала покрывали тусклые пятна, напоминающие изображения рельефа на военных картах. В довершение ко всему в квартире пахло чем-то кислым, и запах этот не выветривался. Все три пейзажа развесили на стенах среди уже имевшейся живописи, которая, впрочем, по мнению Замараева, была законченным говном. При этом пришлось потратиться на старинные рамы, у Павликова холсты хранились без рам. Компаньоны – Фомин и Замараев – условились нести все расходы пополам.
Следующим шагом стало приглашение оценщиков из антикварных салонов, произвольно выбранных Фоминым по справочнику “Вся Москва”. Наконец, после нескольких консультаций картины попали на экспертный совет в музей Пушкина. Вещи абсолютно чистые, нигде не засвечены, бояться нечего, уверял Александр Вазгенович. Легенда о том, как картины, вроде бы вывезенные летом 45-го из Германии, оказались в руках Фомина, была со всеми подробностями разработана Павликовым. Уж что-что, а легенды придумывать в ГРУ умеют.
Процедура оценки картин далеко не быстрая. За неполный месяц, прошедший с того дня, как первый антикварщик взглянул на старые холсты, Никита Фомин успел немного подковаться по вопросу. Он переварил тонну аукционных каталогов, всяких Сотсби, Кристи и прочих, классом пониже, часами, вооружившись увеличительным стеклом, листал справочники, на глянцевых страницах которых пестрели картины известных мастеров. Теперь Никита мог со знанием дела рассуждать об особенностях мазка, легко произносил загадочное слово “крокелюры”. С высоты своих новых познаний Никита оценивал холсты Павликова. Все, казалось, говорило о том, что они подлинные. Собственное мнение, однако, не представляло для Никиты Фомина никакой ценности. Важно было, что того же мнения придерживались авторитетнейшие музейные эксперты. Что и требовалось доказать, радостно потирал руки Замараев. Перспектива того, что холсты будут поставлены на учет как народное достояние, не особенно волновала компаньонов, учитывая их дальнейшие планы.
Но если с подлинностью картин сомнений практически не оставалось, то их стоимость оценивалась по-разному. Конечно, живопись такого уровня не имеет цены, это понятно, но все-таки?.. В итоге, по самой низкой оценке, которую дал некто Аврутис Петр Абрамович, выходило, что общая сумма зашкаливает за пять миллионов долларов. Причем, если два холста принадлежали кисти Мурильо, о котором даже далекому от живописи человеку приходилось, возможно, что-то слышать, то третья картина написана была каким-то Кукесом, голландцем, про него и не всякий специалист знает, а вот поди-ка, по общему мнению, стоит этот пейзажик никак не меньше полутора миллионов, это его стартовая цена на аукционе.
И ведь все это живописное сокровище помещалось в скромной московской квартире, арендованной Никитой Фоминым, не считая, конечно, тех периодов, когда оно находилось в музее, на ответственном хранении в связи с экспертизой. Причем, что характерно, денег у Никиты никто пока не требовал. Правда, перевозили картины со всеми предосторожностями в броневике “Инкассбанка”, а в самой квартире при холстах постоянно пребывали два симпатичных хлопца с пистолетами системы Стечкина под мышками. Уж не взыщите, уважаемый господин Фомин, немного неудобно, но время нынче такое.
Наличие денег, без малого четырех миллионов баксов, Никита продемонстрировал Замараеву и Павликову еще в самом начале их совместного пути. А как же иначе? При этом Никита Фомин постарался создать убедительную иллюзию, что за деньгами этими стоят другие люди. Прошлое Фомина, его теснейшие связи с Алексеем Алексеичем Чудовским, удачно поддерживали эту иллюзию, и ей поверили. Во всяком случае, никто не попытался убрать Никиту, чтобы завладеть деньгами. Но вполне вероятно, осознавал Никита, что компаньон Замараев захочет убрать его на номер, другими словами, кинуть. В такой игре нос надо держать по ветру, это факт. Никому не доверяй! Особенно женщине.
Олю Синицину ему подсунул Александр Вазгенович. Познакомились в музейном зале, интеллигентно и вроде как случайно. Правда, Замараев не стал долго притворяться, признался, что встреча им же подстроена. Ольга, объяснил Замараев, важное звено в их будущих планах. Она – дочь таможенного генерала из Шереметьево, часто летает за бугор, и ее, ну ты ж понимаешь, никто не досматривает. Синицина в доле, она наша напарница, но подробности ей знать не следует. Постарайся сохранить с ней чисто деловые отношения, лицемерно посоветовал Замараев, не преступай черту. Последнее, конечно, не получилось.