Операция "Изольда"
Шрифт:
Тогда я просто замотал руку бинтом. Я очень надеялся, что после экспериментов Хирта рука вновь приобретет свой первоначальный вид.
Кроме того, когда я вернулся в «Логово дождевого червя-2», у меня состоялся долгий и неприятный разговор с Василием и Катериной. Для того, чтобы поговорить о случившемся, мы отправились на берег реки, прихватив удочки. Откровенно разговаривать в помещениях, выделенных нам на территории монастыря, я не решился — тем более, что, несмотря на мое немецкое происхождение и звание младшего офицера СС, Хирт относился ко мне с подозрением. Лишь много
Так вот, сославшись на раны и усталость, мы втроем на следующий день, несмотря на то, что зарядил мелкий затяжной дождь, отправились на рыбалку. Правда, Глоук — помощник коменданта лагеря — приставил к нам для охраны двух солдат, но они держались особняком и ничуть нам не мешали.
— Итак, — закончил я свой рассказ о встрече с Умр ат-Тавилом. — Что скажете?
Молодые люди переглянулись.
— С одной стороны, все выглядит довольно просто, — начал Василий. — С другой… Вы видели наших пленных, видели, что выделывают эти гады. Они же держат их…
Речь шла о группе военнопленных, которых немцы пригнали для работ по устройству подземного лагеря-лаборатории. Основную работу выполняла инженерная служба вермахта, а тяжелые работы — пленные, причем их и в самом деле не жалели. Кормили хуже некуда, а если человек не мог работать, его ставили к стенке. И каждую ночь несколько телег вывозили мертвецов на братскую могилу, выкопанную другой группой пленных за городским кладбищем. Мне это очень напоминало чистки конца двадцатых, но Василию-то говорить об этом было бессмысленно.
— Твоя задача — уничтожить архив профессора Троицкого, — напомнил я. — Именно об этом ты должен помнить в первую очередь. Твоя задача не пленных освобождать, тем более, что согласно распоряжению твоего нежно и горячо любимого товарища Сталина, любой боец Красной Армии, сдавшийся в плен, — предатель, который заслуживает смертной казни.
— Выходит, и я предатель, да еще более худший, чем они — состою на службе у фашистов.
— Не надо лезть напролом, Василек. Считай себя не предателем, а разведчиком…
— И долго все это продлится?
Я только пожал плечами.
— Не забывай, старец сказал, что мы должны непременно участвовать в экспериментах Троицкого. Без этого нам не будет… скажем так, удачи.
— И мы должны равнодушно смотреть…
— Тема закрыта! — объявил я. — К тому же в нужный момент нам обещали помочь.
— Кто? Кого нам еще ждать? Еще одного разумного паука?
— Быть может… — Я-то знал, кто придет нам на помощь. Шоггот, тот, который запустил оборудование лаборатории Троицкого, который наплодил мертвецов, который… Впрочем, не важно, Йог-Сотот устами Умр ат-Тавила утверждал, что в нужный момент чудовище будет на нашей стороне. А Боги, как известно, не ошибаются… хотя они могут лгать… обманывать простых смертных. Но здесь-то все вроде сходилось. Ктулху не желал просыпаться (в этом наши с ним цели совпадали) и не желал развития человечества, не желал, чтобы люди овладели силами, более могущественными, чем те, что может подарить им природа (тут
— Все же, Григорий Арсеньевич, вы должны поговорить с начальством лагеря, чтобы они милосерднее относились к пленным. Существуют же… — вмешалась в разговор Катерина.
— Нет, не существуют! — взвился я. — Не существуют! Да все эти немцы — гуманисты по сравнению с тем, что творится в Царстве Белой вши! Вы же были в подвалах на Литейном…
— Но если там поступали плохо, почему и тут должно повторяться то же самое?
На это мне нечего было ответить.
— Хорошо, я еще раз переговорю с Хиртом… Сделаю, что смогу, — пообещал я. — Кроме того, попробую ускорить проект «Изольда». Приборы Троицкого перевезли, так что, в принципе, даже несмотря на то, что лагерь толком не достроен, эксперимент можно начать.
— Тем более, что уже зима на носу, — снова заговорил Василий, — а согласно сводкам с фронта, обстановка все хуже и хуже. Немцы и в самом деле могут захватить Москву.
— Ну, падение Москвы это еще не победа над Россией, — возразил я. — Еще Кутузов говорил: «Чтобы спасти Россию, надо спалить Москву».
Василий нахмурился.
— Знаете ли, Григорий Арсеньевич, при всем моем уважении к вам, должен вам сказать, что подобные шутки в данной ситуации совершенно неуместны.
— А я и не шучу… — фыркнул я. В этот миг я вновь почувствовал, как далек от меня этот простой крестьянский парень, которому в детстве вдолбили в голову лживые идеалы.
На этом наш разговор закончился. Василий по-прежнему смотрел на меня волком, а Катерина… Она до сих пор не решилась, чью сторону ей принять. С одной стороны, Василий был ей симпатичен. Это очевидно. Достаточно тех томных взглядов, что она украдкой бросала на него. С другой — ее родителей и большую часть родственников расстреляли, сама она прошла через жернова НКВД и не питала никаких иллюзий относительно сталинского режима, впрочем, и фашистов она не жаловала…
Точно такой же неприятный разговор состоялся у меня со штурмбанфюрером Августом Хиртом.
Прихватив бутыль самогону, выменянную у одной из местных теток, я зашел к штурмбанфюреру вечером того же дня. В то время, не зная о всех «подвигах» фашистов — о лагерях смерти и, в буквальном смысле, разграблении России, я много лояльнее относился к офицерам СС. Господин Хирт был не один, но как только я появился, он отослал остальных офицеров.
— Я хотел бы поговорить… — начал я, выставив на стол бутыль самогона.
— Понимаю, — согласно кивнул Хирт. — Россия, тылы Восточного фронта — бесперспективная провинция. Тут приходится или работать, или спиваться.
— Но ведь можно совмещать приятное с бесполезным.
Хирт, тем временем, достал две маленькие разделочные доски — немецкая традиция. Потом, словно по волшебству, на столе появились сало, зеленый лук, буханка ржаного хлеба.
— Как это у вас в России говорится, «хлеб да соль».
— Не «у вас», штурмбанфюрер, — поправил я своего собутыльника, — а у русских. Я же себя к таковым не отношу. Как немецкий дворянин…