Операция «Канкан»
Шрифт:
Зато заметил некто из Гитлерюгенда, белобрысое ничтожество в коротких черных штанишках. Его научили бороться с врагами Рейха. Хорошо научили. Малец пинком сбивает женщину с ног. Растрепанный томик летит в огонь. Юный нацист, переполненный патриотическим рвением, орет ей: «Вали отсюда или тоже отправишься на костер, старая ведьма!»
Часто щипаю себя за руку. Спящий разведчик… Если это сон, то очень неприятный сон, и хочется быстрее проснуться. Не получается. Тем более с марта живу один и, наконец, высыпаюсь без ночных тревог, полуночных кроссов и построений в шесть утра.
Маленькая квартирка близ Кантштрассе, мое первое жилье в Берлине, отличается опрятностью и безликостью. Нелегал обязан быть готовым к негласному обыску. Или очень даже гласному, со срыванием обшивки с дивана, вскрытием полов и потрошением подушек. Поэтому радиостанция, паспорта на двенадцать фамилий и ампула с цианистым калием присутствуют не в тайнике, а только в фантазиях и шпионских романах.
Но мы тоже живые люди. Полицай непременно должен увидеть мелкие слабости жильца. Для него в письменном столе оборудован примитивный схрон, заметный если не с первого, то со второго взгляда. В ящичке лежит стопка фотографий голых женщин, чуть глубже – открытая пачка презервативов. В буфете ждет початая бутылка шнапса, потрепанные игральные карты. Мокрушник Абвера в быту ничем не напоминает святого.
Быть может, только книги выбиваются из легенды. Даже после нескольких лет аутодафе здесь несравнимо больше литературы на немецком языке, чем в Поволжье. Опять-таки для стороннего наблюдателя среди классики валяется пара сочинений еврейских, пусть не запрещенных, писателей и несколько откровенно пошлых бульварных романов. Удивляйтесь широте интересов!
Контрастируя с потертой обстановкой, на шифоньере блестит шкалой новенький приемник «Телефункен» с черным наушником на длинном проводе.
– Наушник-то зачем?
– Чтоб соседей не тревожить, когда слушаю радио, вернувшись поздно.
Граф в моей крохотной конуре выглядит как бриллиант в медной оправе. На нем шикарный костюм из серой шерсти. Трость и перчатки стоят больше, чем вся обстановка моего жилья. Он раздобрел. Готов побиться об заклад, наши соседи по тюремной камере не узнали бы в респектабельном буржуа забитого политзэка из переполненной транзитки.
С нескрываемой гордостью демонстрирует удостоверение члена партии, выданное по протекции самого Рейнхарда Гейдриха, ближайшего соратника фюрера. Это гораздо более весомый признак благополучия, чем мой «Телефункен», и одновременно печальный знак. Когда граф прозябал на нелегальной службе за рубежом, молодые делали карьеру. Гейдрих был близок к Гитлеру в переломные моменты борьбы за власть. Мой гость застрял в догоняющих.
– Поздравляю! – я присаживаюсь на стуле напротив единственного кресла, оккупированного визитером. – Искренне рад за вас, герр майор. Или герр штурмбаннфюрер?
– Нет, Тео. Я на некоторое время решил расстаться с погонами.
– Не скрою. Удивлен.
Он улыбается с миной превосходства на посвежевшей морде.
– В наше время Германией правит не армия, а партия, остальные ей служат. Но служат недостаточно усердно. Как офицер с кайзеровской закалкой я прекрасно знаю, что большинство моих коллег сохраняет верность Рейху лишь в силу извечной национальной дисциплины, вошедшей в традицию. Адольф Гитлер – законный лидер государства, и они подчиняются ему, как и любому другому, если за того проголосует большинство.
– Что, личные предпочтения ничего не значат? Простите, граф, но я до самого ареста жил в стране, где внушалась личная преданность вождю, государству и делу Коммунистической партии.
– Правильно, Теодор. Ты замечаешь самые важные детали. Мы учимся у врагов, перенимаем у них ценное. Сталин был тысячу раз прав, когда занялся обновлением кадров. При назначении на руководящую должность он предпочитает преданного опытному. Новичок научится, а враг вряд ли перекуется. Максимум – чисто внешне, ради карьеры. Фюрер опирается на молодых, искренних, горячих. Истинных арийцев.
Как юноша, что пинал ногами старушку у книжного костра. Гитлер далеко уйдет с подобными кадрами.
– Партия сочла вас молодым и горячим?
– У тебя острый язык, Тео. Слишком смелый для Абвера. Надеюсь, с другими ты более сдержан. Что же касается моей новой службы, я курирую назначения на командные должности. Даю рекомендации или подчеркиваю сомнительность кандидатур. Здесь опыт и квалификация необходимы. Очень ответственная работа, как ты понимаешь. Перевод с нее возможен только на высокую должность.
Я внутренне подбираюсь. Если передо мной важный кадровый клерк Рейха, это неспроста. Увы, генеральские эполеты мне пока не положены.
– Нужно нарабатывать послужной список. Блестящие успехи в учебке мало что значат. Собираюсь приложить усилия, чтобы тебя привлекли к выполнению заданий, где есть шанс отличиться.
Проглатываю комок. О характере миссии предпочитаю не думать. Да что думать! Если куртизанку готовили обслуживать клиентов, то диверсанта-ликвидатора…
– К вашим услугам, граф.
– Услуги нужны Рейху, а не мне. Надеюсь, моя рекомендация не будет дискредитирована.
Итак, душа продана дьяволу. Остается дождаться, каково ей придется при новом хозяине.
Глава 9. Интенсивный допрос
Он решил не отпираться. Слишком хорошо известно, что следует за отрицанием вины, ибо сам неоднократно отдавал приказ подвергнуть арестанта интенсивному допросу.
Несколько суток без сна и маломальского отдыха. Резкий свет. Орудия пыток. Угроза самого древнего и эффективного средства добычи показаний – избиения. Не калечащего, но очень, очень болезненного. Чтобы за неделю перед открытым судом смог придти в себя и принародно заявить: каюсь, сограждане, в злом умысле, в работе на германскую разведку, в подготовке убийства товарища Сталина, в саботировании преследования троцкистов и вредителей. А если отпираться до упора, срывая показательный процесс, то по пятьдесят восьмой осудит тройка и приговор приведут в исполнение в течение часа. Но недели до заседания тройки покажутся годами…
Ягода готов был подписать показания на кого угодно – на Ежова и Кагановича, Буденного и Молотова, хоть на всю пионерскую организацию. Только бы избежать особых методов дознания.
Каждый привод к следователю начинался с вопроса и ответа. «Вы признаете, что гражданин такой-то вступил с вами в преступную связь с целью создания троцкистской антисоветской организации?» – «Да, гражданин следователь, признаю».
Изобличение в очередном эпизоде контрреволюционной деятельности дробилось на два акта. Сначала Ягоду обрабатывал подполковник Мешик из ГУГБ. Затем приходил следователь прокуратуры, официально возглавлявший следственную группу, и переписывал признания начисто.