Операция «Копье»
Шрифт:
— Лейтенант Кинг, сэр, — подсказал старший офицер [101] . — Он возглавляет первую эскадрилью «котов».
— Он летал один? Без штурмана?
— Да, сэр, он всегда летает без штурмана.
— Когда вернётся, арестуйте его, — приказал Эллисон. — И в карцер. На трое суток!..
В то же самое время вице-адмирал Долгопрудный допрашивал командира БИП:
— Кто посмел стрелять без приказа?
— Лейтенант Рушников, товарищ вице-адмирал, — доложил Губанов, чувствуя, как намокает рубашка под кителем. — Командир расчёта кормовой ЗРУ «Кинжал».
101
Старшим офицером на кораблях ВМФ США называют старшего помощника капитана.
— Арестуйте
ГЛАВА ШЕСТАЯ
СМЕРТЬ СРЕДИ АЙСБЕРГОВ
(Экватор, Атлантика, июль 1945 года)
Капитан германской подводной лодки «U-977» Хайнц Шеффер аккуратно заточил карандаш, открыл бортовой журнал на чистой странице и сделал первую запись:
«Семьдесят девятый день похода. Координаты по секстану: 0(1(10( ю.ш., 6(12(40( з.д. Экватор. Температура наружного воздуха — 43( по шкале Цельсия. Стоит полный штиль. Облачность — ноль баллов. Идём в надводном положении. Скорость — 10 узлов».
Шеффер остановился, чтобы подточить карандаш: он любил, когда кончик грифеля остр, как игла, и не крошится при нажатии. Быть аккуратным во всём — обязанность капитана.
"В целях экономии топлива, я, посовещавшись с офицерами, принял решение под шнорхель [102] не становиться, в течение десяти часов тёмного времени следовать в надводном положении под одним дизель-мотором с одновременным подзарядом аккумуляторных батарей, а остальные четырнадцать часов в сутки — под одним электромотором — в подводном положении. По моим расчётам, мы должны достигнуть берегов Антарктиды в середине августа и иметь при этом остаток топлива не менее семи тонн".
102
Шнорхель — выдвижное устройство для обеспечения работы дизельных двигателей подводной лодки, идущей на перископной глубине.
Шеффер снова остановился. Глядя на раскрытый журнал, он подумал, что, в сущности, занимается бесполезным делом. Этот журнал никто никогда не прочитает. Скорее всего, он оставит его там — среди льдов Антарктиды, вместе с обитым цинком ящиком, который хранится у него в сейфе. Однако Хайнца с детства учили, что порядок прежде всего, и Шеффер старался следовать этому принципу даже в мелочах, невзирая на то, нужно это кому-нибудь или нет. В конечном итоге, это было нужно ему самому, потому что определённая последовательность действий: будь то регламентные работы, разборка и чистка пистолета, или ведение корабельного журнала — отвлекало и занимало, не давая депрессии и страху взять верх.
«Экипаж отмечал День Нептуна, — записал капитан строчкой ниже. — В надводном положении. Роль Нептуна на этот раз исполнял я сам. Было очень весело».
Шеффер вспомнил, как всё это происходило, и улыбнулся. Жаль только праздник оказался сорван: в самый разгар театрализованного действа послышался гул самолётных двигателей, экипажу пришлось занять свои места и срочно готовить лодку к погружению. Самолёт так и не появился, оставшись где-то за горизонтом, но настроение у всех было испорчено напрочь, и финальное действо с купанием новичков в брезентовой ванне прошло чисто по инерции, без энтузиазма. Этот самолёт напомнил всем, что для них война ещё не закончилась, что будущее темно, а перспективы туманны.
В том, что корабельный журнал никто никогда не прочитает, была и своя прелесть. Шеффер мог позволить себе доверить этим страницам самые сокровенные мысли и чувства, чего никогда не сделаешь, ведя обычный журнал, который следует предъявлять по прибытии в порт. Таким образом, журнал стал для Шеффера чем-то большим, чем просто судовой документ — он приобретал значение мемуара.
К примеру, пролистав несколько страниц назад, можно было найти довольно обширную запись, посвящённую анализу причин поражения Третьего Рейха. Будучи человеком довольно широких взглядов и не считая вождей Партии богами, Хайнц видел причины в слабой продуманности идеологии. Непримиримость отдельных доктрин, позволение оправдывать любые преступления — всё это не могло вызвать сочувствия в странах, которые теоретически готовы были стать союзниками Рейха в его борьбе с большевизмом и сионизмом. А воевать со всем миром, на два, на три фронта — это безумие, и неудивительно, что очень скоро
Вот и теперь, покончив с фактами и подумав немного, Шеффер стал писать то, что в обычный журнал не заносится:
"Офицеры часто спрашивают меня, что мы будем делать после того, как выполним последний приказ Адмиралтейства? Сдадимся властям или тайно высадимся на берег, затопив лодку?
Любая из этих возможностей имеет свои «за» и «против».
Само по себе затопление лодки не представляет каких-либо трудностей. Но что потом? Нам предстоит переправиться на надувных лодках на берег. Затем — уничтожить эти лодки, чтобы они не выдали факта нашей высадки. Однако резиновые лодки горят сильным чадящим огнём. Их невозможно сжечь незаметно. А закопать лодки в землю с нашим инструментом тоже непросто. И всё же предположим, что это нам удалось. Мы скажем друг другу «до свидания» и разойдёмся на тридцать две стороны. Хотя у меня есть родственники в Аргентине, я вооружён и могу говорить по-английски и по-французски, но всё же плохо представляю себе, как преодолею все трудности на долгом пути в чужой стране, будучи одетым в обмундирование немецкого подводника. И в таком положении окажемся все мы. Достаточно одному из нас попасть в руки полицейских, и капкан захлопнется для всех остальных. Неизбежность такого исхода очевидна, потому что поимка экипажа иностранной субмарины сделает честь любой полиции. После того, как мы окажемся в руках властей, нам придётся доказывать, что наш переход через всю Атлантику носил мирный характер. Однако без лодки доказать это будет очень трудно. И тогда тюремное заключение экипажа на длительный срок неизбежно.
Теперь представим себе, что мы остановили свой выбор на другой возможности и открыто вошли в порт. Наша совесть чиста. Доказательства налицо. Даже в случае неудачи мы должны довольствоваться сознанием того, что сами распорядились своей судьбой.
Наверное, я буду настаивать на варианте добровольной сдачи. Но в любом случае, последнее слово останется за экипажем…" Закончив, Шеффер перечитал написанное, удовлетворённо кивнул, закрыл журнал, положил его в непромокаемый пакет к другим документам, а пакет спрятал в сейф, случайно задев цинковый ящик, занимавший там почти всё свободное пространство. Потом сел чистить свой П-38. В лодке было душно и сыро, а потому приходилось это делать всё чаще, чтобы затворный механизм и ствольная коробка не покрылись налётом ржавчины.
Хайнц вынул магазин, отделил ствол с затвором от рамки, утопил отпирающий стержень, отделил ствол от затвора. Работал он механически, и мысли его были далеки от процесса неполной разборки пистолета системы Вальтера. Случайное прикосновение к ящику вызвало целый рой воспоминаний. Капитан вернулся к тому дню, когда получил последний приказ и отправился в это опасное путешествие, оставив в разбомблённом Берлине престарелую мать.
…Почти две недели они стояли в Киле. Командование медлило с принятием решений. Каждый день происходили налёты американской авиации. Не встречая организованной обороны, американцы вели себя нагло, пролетая на бреющем и едва ли не задевая концы мачт. Однажды бомбы упали так близко от лодки Шеффера, что чуть не перевернули её. А в другой раз штурмовики прямым попаданием утопили субмарину однокашника Хайца — спастись не удалось никому. И вот серым дождливым вечером на пирсе появился чёрный тяжёлый «хорьх», из которого выбрался человек в кожаном плаще офицера СС. Предъявив часовому пропуск, подписанный командующим флота, офицер — оказавшийся штандартенфюрером — прошёл на лодку и заявил, что привёз пакет с приказом. Его сразу же провели к капитану.
«Хайль Гитлер! — сказал штандертенфюрер, заходя в каюту Шеффера. — Меня зовут Отто Келер, и я должен передать вам приказ гросс-адмирала Дёница».
«Рад видеть вас, господин штандартенфюрер! — отвечал Шеффер. — Присаживайтесь. Хотите кофе?» «Не откажусь», — штандартенфюрер не без труда примостился на миниатюрном табурете, снял фуражку и расстегнул мокрый плащ.
Через трубу переговорного устройства Хайнц попросил камбуз приготовить две чашки кофе и выжидающе взглянул на Келера.
«Война скоро закончится, — сказал Келер. — И мы проиграем эту войну».