Операция молот

Уэйджер Уолтер

В его словах слышалась та особая горечь человека, который упорно лез на самый верх, кто ощущал себя частью системы, но был предан-изгнан-вышвырнут ею. Хокси тоже что-то говорил, во всяком случае его тонкие губы шевелились, пока он произносил, вероятно, какую-то праведную молитву. Какая забавная нестыковка, подумал Делл, — этот псих почти что постоянно находился в контакте со своим Господом, в то время как психически здоровые люди — респектабельные, рассудительные присяжные, вынесшие ему смертный приговор, — довольствовались тем, что общались со своим божеством лишь раз в неделю. В воскресенье — ибо сегодня было воскресенье — они надевали чистые костюмы и молились за снижение налогов и за подавление студенческих беспорядков. «Невероятный» налет на Пёрл-Харбор,

размышлял Делл, случился тоже в воскресенье.

Времени больше не было.

— Пошли! — приказал он.

Они последовали за ним мимо раскрытой двери в кладовку, где лежали связанные повара и молча наблюдали за происходящим. Проходя мимо пленников, Фэлко подмигнул им, а «Дьякон» Хокси неловко перекрестил их своим карабином. Пауэлл не сделал столь же колоритного жеста — он просто захлопнул на ходу дверь кладовки. Зеки пошли за Деллом в дверь, которая вела из дежурной части в коридор и, свернув за угол, увидели перед собой дверь-гармошку самого обычного грузового лифта. Лифт оказался куда меньше обычного, и пять налетчиков почувствовали себя крайне неуютно в тесной кабине, когда Делл закрыл металлическую дверь подъемника.

Вниз.

Медленно.

Как только лифт пополз вниз, бывший офицер разведки ВВС механически взглянул на часы — сверил время, как его учили. Этот компонент священного ритуала — как и прочие, очевидно, обладал некой особой магией и подобно сложной системе безопасности пусковых ракетных установок обеспечивал достижение совершенных результатов весьма несовершенными представителями рода человеческого.

Испорченными представителями — вроде тех, кто ехал в этом лифте, думал Делл.

Может быть, и не такими уж испорченными, но людьми, которые умели слушать и исполнять приказы, убивать и спасаться бегством, в зависимости от ситуации.

8.18.

Еще две минуты.

Когда лифт остановился на дне шахты, Делл вывел налетчиков в хорошо освещенное помещение, где вдоль одной стены выстроились зеленые металлические шкафы, в противоположной стене виднелась дверь, а на третьей стене висела пробковая доска для объявлений. Доска была испещрена ксерокопиями недавних приказов из штаба крыла. Был тут также и плакат САК, напоминавший личному составу о неотложной необходимости соблюдать строжайшие правила безопасности на ракетных базах, свято хранить секреты американского ракетно-ядерного оружия и объектов от… Там не говорилось, от кого именно, но на плакате это и не могло быть упомянуто, ибо враги нашего государства — любого государства — меняются год от года. Сейчас немцы и японцы были нашими друзьями, а русские и китайцы — врагами, а в книгах и кинофильмах апачи уже не изображались кровожадными дикарями, а молодые люди, выходцы из добропорядочных семей, осыпали полицейских нецензурной бранью, вместо того чтобы играть в теннис. Ни один из беглых зеков, конечно, ничего этого не произнес вслух, как, впрочем, ничего вообще не сказал. Они просто молча и с любопытством оглядывались, дожидаясь от Делла дальнейших указаний.

Он указал на серый телефон на стене, подошел к нему и поднял трубку.

— Кинкейд и Уиткин готовы войти в контрольно-пусковой центр, — сообщил он человеку, снявшему трубку в капсуле. — Еще сто две секунды? Вас понял. Стоим и ждем у двери.

Он повесил трубку, и зеки разом повернули головы к двери в дальнем углу помещения. Хотя она была похожа на корабельный люк, в действительности же эта прямоугольная металлическая плита представляла собой восьмитонную глыбу стали, не поддающейся никакому автогену. Она была сделана из того самого материала, который покрывает внешнюю поверхность стен банковских хранилищ, — выбор материала был продиктован тем соображением, что за этой дверью покоилось нечто более ценное, чем акции «Ксерокса», бабушкины брильянты или необлагаемые налогом муниципальные облигации. Внутри хранилось нечто столь драгоценное и всесильное, что было поистине бесценным, — десять маленьких красных кнопок и два уникальных ключика стоимостью, превышающей цену всего золота Форт-Нокса или авторских прав на телевизионный комедийный сериал. Они были бесценны, но тем не менее их не могли похитить или продать, ибо вне этого подземного редута они не представляли никакой ценности.

8.19.

Шестьдесят секунд…

— Итак, наш единственный шанс, — предупредил Делл. — Мы с Харви войдем первыми — в комбинезонах. Жеребчик, ты и Виллибой будете стоять за дверью, держа наготове гранаты со слезоточивым газом. Ты, Дьякон, прикрой дверь лифта и вознеси очередную молитву!

Они услышали лязг открывающихся тяжелых засовов, и большая металлическая дверь мягко отъехала на хорошо смазанных петлях. В дверном проеме показалась фигура старшего лейтенанта Филипа Канеллиса, худощавого двадцативосьмилетнего бостонца в стандартном белом комбинезоне со стандартным пистолетом 38-го калибра на правом бедре. Не предвидя никакой опасности, он оставил пистолет в кожаной кобуре, когда отпирал и открывал четырехфутовой толщины дверь. Он увидел «капитана» Харви Шонбахера и удивленно заморгал при виде незнакомого лица. Заметь он Делла, лицо его не показалось бы ему незнакомым и он не стал бы удивленно взирать на него. Не моргнув глазом, он схватил бы свой пистолет и заорал: «Краснокожий!»

Но Делла он не заметил.

Делл скрывался от него, встав слева от раскрывшейся двери.

Он таился и ждал, сжимая в правой руке украденный полицейский револьвер.

Как только Канеллис заморгал, Шонбахер, как они и уговаривались, подал условный сигнал, и Делл вышел из укрытия. Бывший майор поднял револьвер. Лейтенант тотчас же узнал его, потянулся к своей кобуре и уже раскрыл рот, чтобы крикнуть: «Краснокожий!» — в этот момент Лоуренс Делл ударил его. Сначала он нанес Канеллису удар рукояткой револьвера в губы, а спустя полторы секунды ребром ладони сокрушил ему горло, применив прием дзюдо. Нападение было неожиданным, жестоким, не спровоцированным и — успешным. Офицер боевого ракетного расчета упал на колени, а когда Делл еще два раза ударил его по затылку, он без сознания распростерся на полу ничком.

«Третья фаза» развивалась хорошо.

Ни выстрела, ни крика, и сигнал тревоги не подан.

А в тридцати футах дальше по туннелю, внутри самого контрольно-пускового центра, высокий капитан-блондин сидел на вращающемся кресле, устремив лицо к большой консоли, покрытой датчиками, рычажками и тумблерами. Была там также и красная кнопка тревоги, расположенная чуть поодаль от основных приборов, чтобы ее не нажали случайно. С такого расстояния Делл не мог видеть эту кнопку, но он точно знал ее местоположение, как и то, что произойдет в случае, если командир боевого расчета ее нажмет.

Тогда весь их План полетит к черту.

В «яме»-то они будут сидеть, да «птичек» им не видать, а без «птичек» «Гадюка-3» — ловушка, а не оружие. Самое главное здесь — «птички», десять межконтинентальных баллистических ракет.

Делл молча указал Фэлко на его автомат, и палач преступного мира без колебаний отдал ему оружие. Потом Делл повернулся к Шонбахеру и жестом приказал ему идти вперед по туннелю. Потнолицый сексуальный маньяк вздрогнул, переминаясь на ногах, и наконец нервно сглотнул слюну. Это все не имело бы значения, если бы он потопал, как было приказано, по туннелю, ибо Делл хотел, чтобы кто-то другой — чье лицо не заставит командира боевого расчета вскочить и нажать кнопку тревоги — пошел впереди. Но Шонбахер не двинулся с места. Сукин ты сын, подумал Делл свирепо. Этот сукин сын был в такой же мере трус, в какой он был сексуальным маньяком-убийцей.

Шонбахер должен пойти первым и немедленно.

Немедленно иначе капитан, сидящий перед пультом управления, забеспокоится.

Шонбахеру выпало пойти первым, потому что только он был одет в белый комбинезон ракетчика.

Деллу пришлось незамедлительно решать, что выбрать — кнут или пряник, ободряющие слова или тычок автоматом в брюхо толстяку. Он догадался, какого страха может нагнать на Шонбахера применение силы или только угроза ее применения, поэтому он доверительно улыбнулся и наклонился вперед.