Операция «Остров Крым»
Шрифт:
– Отойди, – услышала сзади.
Прицельным одиночным выстрелом в голову Рахиль добила парня.
– Ты идиотка, – сказала я. – Ты выдала нас своей пальбой, мы ввязались в перестрелку, потратили патроны, а новых не достали. Его друзья унесли и автомат и обойму. Ты что, не соображаешь, что стрелять можно только по одиночкам?
Я поменяла рожки автомата и отступила снова в глубь аллеи, к клубу.
Свет опять горел, в дверях стояла Фатма с дубинкой в руке.
– Я услышала, как вы собачитесь, – сообщила она. – Нашли время.
– Тихо! – прошипела Рахиль.
Она направила автомат на дорожку, по которой, почти не шурша гравием, приближались пока еще невидимые люди. Я подняла автомат, но не видела, куда стрелять.
– Выходите с поднятыми руками и бросайте на землю оружие, – послышался голос. – И без глупостей: первая же граната, если что, – ваша!
И тут я как-то поняла, что это – свои, крымцы. Я не лингвист, не разбираюсь в акцентах, но за время знакомства с майором и прочей сволочью научилась распознавать их выговор, и сейчас это был не он, с нами говорили наши!
– Мы «Вдовы»! Поручик Уточкина, штабс-капитан Левкович, подпоручик Фаттахова!
– Все равно выходите по одной, если есть оружие – бросьте.
Фонарик загорелся в конце тропинки и осветил ее. Я вступила в полосу света, положила автомат на гравий и опустила руки. То же сделала Рахиль. Фат не рассталась с дубинкой, но ребята посмотрели на это сквозь пальцы.
Загорелся другой фонарик, и при свете его показался говоривший: среднего роста худой мужчина.
– Бурцев, ты, что ли? – спросила Рахиль.
Со всеми коммандос, вплоть до подполковника, она была на «ты». Я тоже узнала поручика.
– Там больше никого нет? – спросил Бурцев.
– Нет, – только сейчас я по-настоящему ощутила, как болят израненные стеклом и гравием ноги.
– А в помещении клуба?
– Тоже никого, – ответила Рахиль.
– Хорошо, вернитесь туда. Можете взять оружие. Нам нужно еще закончить здесь… Где остальные?
– Всех вывезли в Севастополь, – сказала Рахиль. – Мы остались случайно.
– Я понял, – сдержанно ответил Бурцев.
– Что ты понял? Что ты понял, факимада?! – закричала Рахиль. – Думаешь, нам хотелось остаться? Думаешь, нас спрашивали?
– Успокойся, Рахиль! – испуганно осадил ее Бурцев. – Ничего такого я не думал. Я… сочувствую вам. Я понимаю…
– Ни хера ты не понимаешь, – отрезала Рахиль. – И кончим этот разговор.
– Я не против, – обиделся Бурцев.
– Стойте, – окликнула я его, когда он уже развернулся, чтобы уйти. – Что случилось? Как вы оказались на свободе?
– «Красный пароль», – коротко ответил Бурцев.
«Красным паролем» назывался кодовый сигнал к началу боевых действий для резервистов. А резерв Вооруженных сил Юга России составлял по численности столько же, сколько и собственно вооруженные силы.
Свое личное оружие и форму резервисты хранят дома, доставая ее каждый третий уикэнд. Раз в год – двухнедельные сборы.
Кадровики относились к резервистам с долей легкого презрения, называли «нафталинщиками» – мол, все время между сборами их форма хранится в нафталине, хотя это чушь – кто же станет класть в нафталин форму на три недели? Ну, и офицеры резерва наполовину были отставниками.
Советские своих резервистов называли «партизанами» и как-то совершенно не уважали. Видимо, поэтому и к нашим отнеслись несерьезно: не попытались ни изолировать, ни обезоружить. А между тем, наши резервисты каждый год проводили учения по плану «Капкан» – отрабатывали тактику освобождения захваченных противником воинских частей. План предполагал, что мы, кадровики, на тот момент уже поляжем и на высшее командование рассчитывать нечего, так что степень автономности у ребят была высокой. Да и сами они оказались на высоте.
Добавим сюда полный эффект внезапности и то, что за день в Крыму советские части пришли в состояние полураспада.
Еще добавим, что многие резервисты видели грабежи или сами от них пострадали. А кто не видел и не пострадал, все равно чувствовали себя так, словно им в лицо наплевали, уж больно по-хамски вперлись к нам «братья». А кто не чувствовал, тот все равно был верен присяге. А кто и на присягу забил – тех оказалось совсем мало.
Словом, где в одиннадцать часов, а где и ближе к полуночи – но по всему Крыму разразился ад.
Сон командира Марковской дивизии, неспокойный, тяжелый и гнетущий сон, какой всегда наступает после обжорства и попойки, был прерван самым дерзким и беспардонным образом. Князя Волынского-Басманова попросту трясли за плечо.
– Ваше высокоблагородие, проснитесь!
– А? Что? О господи, поручик, в чем дело?!
Это выглядело продолжением сна: его тряс за плечо собственный адъютант поручик Гусаров.
– Какого дьявола, поручик? – Князь резко сел и застонал: в затылок ухнула похмельная боль. Он пошарил руками вслепую, нашел, нажал… Свет ночной лампы оттеснил темноту от постели. Князь сунул ноги в тапочки.
Бред какой-то. Откуда здесь взялся Гусаров, которому полагалось быть на гарнизонной гауптвахте вместе с прочими офицерами? Почему адъютант в полной полевой форме и с оружием? Почему от поручика несет пороховой гарью?
Наиболее сюрреалистичной деталью этой картины было разорванное ухо Гусарова. Князь Волынский-Басманов не одобрял возникшую в армии моду на серьги и увлечение своего адъютанта этой модой. Видимо, кто-то из красных не одобрял этого еще более решительным образом.
– «Красный пароль», ваше…