Операция «Остров Крым»
Шрифт:
– А потом?
– А потом вот здесь есть грунтовая дорога через заповедник. За Перевальным она соединяется с Симферопольской трассой. Местные о ней не помнят, потому что не пользуются, она открыта только работникам заповедника, и пройдет там только внедорожник. БМД по ней тоже пройдут. Да, когда беляки не встретят вас в Алуште, они поймут, в чем дело. Но вы уже будете далеко.
– То есть… ты разбудил меня, когда сам уже все придумал?
– Ага.
И снова это было сказано спокойно, без всякой рисовки.
– Так что собирай людей, – подытожил Верещагин. – И предупреди майора.
– Как? – спросонья Глеб все-таки соображал плохо.
– Дедовским способом: посылай вестового. Кто у тебя в роте лучше всех бегает и соображает?
Глеб вышел и уже в коридоре обернулся. Старлей сидел на столе, спиной к двери, разглядывал карту и слегка покачивал ногой, словно в такт одному ему слышной мелодии. Он не замечал, что отражается в темном окне. Он сидел и улыбался, и Глеб вспомнил самиздатовского Честертона: если мужчина смеется наедине с собой, значит, он поверяет шутку дьяволу или Богу. Ни в одного, ни в другого Глеб не верил, но если бы верил… то поставил бы не на Бога.
Командир 1-го горно-егерского батальона капитан Карташов хотел послать на Никитский перевал отряд и уже отдал приказ, когда связист позвал его к командно-штабной машине.
– Jasper-4? – Голос в наушнике безошибочно назвал позывной. – Max?
– Here, – сдержанно отозвался Карташов, с удивлением отметив, что голос чем-то знаком.
– Ты послал людей к Гурзуфскому Седлу? – По-английски неизвестный говорил бегло, но с неистребимым русским акцентом.
– Кто вы?
– Макс, E – это функция от D или от t?
– Арт? – радостно удивился Карташов. Где-то поблизости, в пределах досягаемости армейской рации, находился старый товарищ по Карасу-Базару, Верещагин. Надо думать, не один, а со своей ротой.
– Да. Ты послал людей к перевалу? Если послал – отзови немедленно: Гурзуфское Седло контролирует рота советских десантников. Их разведчик связался с батальоном, который готовится прорываться через перевал, вы между ними как котлета в сэндвиче.
– Мы их возьмем, – сказал Карташов.
– Нет! Не надо. Потеряешь людей зря. Есть план получше. Они хотят двинуть на север через заповедник. Посылай людей с минометами в обход, к Изобильному – мы взорвем мост через Альму, а вы их раздавите. Так мы сможем обойтись вообще без потерь.
– Где вы? Сколько вас?
– Мало! Не рассчитывай на меня: я взорву мост и буду сообщать тебе об их перемещениях, но мне некого послать на помощь. Все, не могу говорить – связь через полчаса.
Карташов положил наушник. На миг мелькнуло подозрение – а не ловушка ли это? Но будь это ловушка, кто бы дал Верещагину говорить под дулом по-английски?
– Дай мне Кишмеева, – сказал он радисту.
– Яшма-4 вызывает Яшму-12, – забубнил радист в микрофон. – Яшма-4 вызывает Яшму-12…
Лебедь наскочил было на Глеба с матюками, но скоро понял, что поступает как сволочь: все-таки Асмоловский шел не куда-нибудь, а к нему на выручку, и не его вина, что разведчики с обеих сторон напутали, приняли своих за врагов, и части схлобыстнулись в темноте.
Добравшись до телевышки, он закурил сигару и нашел в себе силы извиниться. Глеб изложил ему план Верещагина и показал карту. Сам Верещагин стоял рядом и помалкивал этаким паинькой в присутствии старших по званию.
Майору план понравился, но оставался один вопрос: кому прикрывать отход?
– Моя рота свежая, так что оставаться нам, – сказал Глеб.
– Здесь не нужна рота, – вступил наконец Верещагин. – Достаточно взвода. Оставьте Палишко и отступайте.
– Почему это ты вдруг распоряжаешься, кого из офицеров мне оставить? – разозлился Глеб.
– Я не распоряжаюсь, а предлагаю. Наблюдая за вами, я рассудил, что Палишко – второй по компетентности в роте. Остальные слишком молоды…
– Не заливай, – майор перегнал сигару из одного угла рта в другой. – Ты рассудил, что Палишко сволочь, и его не жалко. Вот только ты не рассудил, что он трус, и никто из нас не доверит ему прикрывать спину.
– Нет, это я тоже рассудил. Я напугаю его сильней, чем белые.
– Я останусь, – сказал Глеб. – Со мной только добровольцы.
Во взгляде майора он прочел облегчение. Ну в самом деле, не на Палишко же оставлять отход, и не на мальчишек Говорова и Васюка.
– Глеб… – начал было Верещагин.
– Заткнись. У тебя есть шикарный план в случае чего просто спуститься вниз и раствориться в толпе, так? Ну а мы в случае чего просто разобьемся поотделенно и уйдем вот этими тропками через заповедник.
– Хорошо, – согласился разведчик. – И последнее. Раненые. Я рекомендовал бы оставить их здесь. Имею в виду тяжелых.
Немая сцена.
– Я понимаю, как это звучит. Но так лучше. Белые держатся цивилизованных методов войны. Сейчас раненые связывают руки вам. Когда белые возьмут их в плен, руки будут связаны уже у них. Медпомощь, эвакуация, охрана – на все это потребуются люди, тем меньше отправится в погоню за вами.
– Все это, конечно, очень бла-ародно, – огрызнулся Глеб, – но самых тяжелых мы уже отправили с комендантской ротой в Симферополь.
– Жаль, – все тем же машинным голосом сказал старлей. – Когда я говорил, что там скверная дорога, я имел в виду – даже по нашим меркам скверная. Тяжелые могут не выдержать.
– Значит, судьба такая, – отрубил майор. И прищурился, вспоминая.
– Я тут одного беляка взял. Не хочешь пообщаться?
Джемаль Ахмет-Гирей не думал, что его оставят в живых. Красные, кажется, ошиблись на его счет, когда он без нажима рассказал, что происходит в Ялте. Они решили, что он струсил – а он всего лишь хотел, чтобы они поняли, как безнадежно их положение.