Операция прикрытия
Шрифт:
— Где они?
— Ждут сигнала.
— Ну что ж, знакомь.
Ярош выпил водку, взял пиво и пошел к свободному столику.
Хозяин, подождав, пока он сядет, достал из-под стойки пластинку, положил ее на патефонный круг, опустил мембрану. Зал наполнили звуки грустного танго.
Ярош спокойно пил пиво.
Двое подошли к стойке.
— Ну? — тихо спросил один.
Хозяин глазами указал на Яроша. Он пил пиво и слушал довоенное танго.
Младший лейтенант Сергеев проснулся. Он так и не понял, что его разбудило.
Сергеев прислушался. Тихо. Ветер раскачивал ветви деревьев, и они шуршали за окном.
Но не это разбудило Сергеева. Он сел и начал зашнуровывать ботинки. И тут он услышал шепот, похожий на шорох. Говорили за стеной.
Сергеев достал пистолет, спустил предохранитель и подошел к двери класса, что вела в комнату Анны, нажал. Дверь была заперта. Тогда он осторожно, стараясь не шуметь, открыл окно и вылез на улицу.
Огляделся. Никого.
Сергеев сделал первый шаг к крыльцу.
Из кустов двое в приплюснутых «полювках» наблюдали за ним. Сквозь завешенное окно комнаты Анны пробивалась тонкая полоска света. Сергеев припал лицом к стеклу, стараясь рассмотреть комнату. В узкую щель он увидел широкую спину, обтянутую зеленоватым сукном френча.
Младший лейтенант слишком поздно почувствовал опасность.
На крыльцо вышел человек.
— В чем дело, Поль?
— Убрали чекиста.
— Оттащите его подальше. Лучше к дому Ковальского.
Ковальский чистил наган. Масляные пальцы блестели в свете свечи.
Свеча была добрая, из костела, толстая, крашенная золотыми полосками. Она горела ярко, чуть потрескивая.
Распахнулась дверь, и свет свечи забился, заплясал на сквозняке. В комнату вошли двое. Зеленые френчи, «полювки», высокие сапоги с твердыми, негнущимися голенищами, автоматы «стен».
Ковальский замер, с ужасом глядя на белых орлов, увенчанных короной, на конфедератках вошедших.
— Ну, — сказал человек с погонами поручика, — здравствуй, пан войт.
Ковальский попытался что-то сказать, но ужас сделал его тело непослушным. Он что-то замычал, глядя на стволы автоматов, на красивое лицо поручика, подергивающееся нервным тиком.
— Я-а-а, — попробовал выдавить он из горла, — па-ан…
Поручик подошел, выбил из-под него стул и уже упавшего ударил сапогом.
— Ты, прихвостень красный… — Поль усмехнулся, передернул затвор автомата.
— Не надо, — прохрипел Ковальский, — не надо… Я не хочу… пан добрый… пан…
Поручик наклонился, прошептал что-то.
— Нет, — ответил Ковальский. Он дополз до стены и теперь сидел, вжавшись в нее спиной. — Не знаю, — выдавил он.
Поручик опять ударил его ногой, и Ковальский начал сползать безвольно и расслабленно.
В комнату вошел Колецки. Он с интересом поглядел на распростертое тело и сказал, доставая сигарету:
— Надеюсь, Поль, вы не убили его.
— Нет, оберштурмбаннфюрер. Простите, пан полковник. Жив, холера.
Ковальский застонал, открыл глаза, увидел Колецки и вскочил.
— Господин… — начал он.
— Вы простите нас, надеюсь, за маленькое испытание. Мои люди чуть перестарались. Проводите нас к схрону Резуна. — Колецки прикурил, рассматривая Ковальского сквозь дым сигареты.
— Конечно, господин штурмбаннфюрер, давно ждем вас. — Ковальский вытер рукавом разбитый рот, покосился на поручика.
— Пошли, — сказал Колецки, — нам надо управиться до рассвета.
На крыльце Поль спросил Колецки:
— Он ваш агент?
— Да.
— Что же вы меня не предупредили?
— Хотел его проверить. Мне показалось, что он еще может пригодиться.
— Может или пригодится?
— Вы умный человек, Поль, зачем нам свидетель?
— В отряде Резуна есть надежные люди.
— Это издержки нашей профессии, Поль. Хозяевам надо, чтобы на этом участке границы было тихо, как в морге. Нам слишком дорог человек, который встретит резидента. Есть весьма правдоподобная легенда. Практически безупречная. Тем более что люди идут сюда на долгое оседание. Они станут законопослушными гражданами, попытаются вступить в партию, занять соответствующие посты. Их время придет.
— Значит, мы своей кровью мостим им дорогу? — зло спросил Поль.
— Конечно. Наша задача — провести резидента и уходить. Все.
— А как же…
— Поль, пусть поляки сами разбираются с русскими, а русские с немцами. Поверьте, вам тяжело слушать, а мне тяжело говорить. Но, выполнив приказ, мы уйдем.
— Куда?
— К англичанам. Здесь нас никто не должен видеть. Наше дело проводить человека из Лондона. Он в тысячу раз дороже всех костоломов Резуна и людей Жеготы, думающих только о том, сколько они убили коммунистов. Их диверсии — кровавое, бесполезное сегодня, а за тем человеком — будущее. Будущее новой войны с Советами.
— А мы с вами кто же? Кровавое настоящее?
— Нет, Поль, мы с вами автоматически на службе у будущего. И мы очень нужны тем, кто думает о пятидесятых, шестидесятых годах. А пока пошли мостить дорогу в завтра.
— Приедет взвод маневренной группы отряда, ты дашь человек десять — и конец банде Резуна. Понял? — Тамбовцев лег на раскладушку. — Ох, и устал же я, Кочин, если бы ты знал! Как на границе?
— Спокойно.
— Ну, слава богу.
— Ладно, я пойду наряды проверю. — Кочин встал. — А ты спи…
— Товарищ старший лейтенант… — вошедший дежурный так и не успел договорить.
В палатку вбежала Анна Кучера. Она была в кофте, юбка сбилась, волосы распущены.
— Скорее… Скорее… Там…
— Что?! Что случилось?!
— Сашу убили.
— Сними маскировочные щитки, — приказал Тамбовцев шоферу, — освети место убийства.
Шофер немного повозился, и фары вспыхнули в темноте нестерпимо ярко.
Сергеев лежал, подогнув под себя руки, белая рубашка стала черной от крови. Тамбовцев наклонился, перевернул его. Кинжал вошел точно под лопатку и остался в теле.