Операция "Рагнарёк"
Шрифт:
— Тем больше поводов искать адвоката, — довольно заметила женщина, — совсем стыд потеряла.
— А я думаю, что твоя пощечина послужила причиной.
— Меньше думай, больше слушай, что я говорю…
Дверной звонок прервал поток ее красноречия, и миссис Браун, запахнув на пышном теле выцветший сатиновый халат в китайских драконах, гордо прошествовала к двери.
— Явилась, — едким тоном заявила она, увидев в дверях блудную дочь.
— Добрый вечер, миссис Браун, — раздался голос из-за спины Мелисенты, и только сейчас Мелисса разглядела спутника дочери.
Дыхание миссис Браун на мгновение
— Разрешите войти?
Она молча кивнула, плотнее запахивая халат, и отступила в сторону. Мелисента, одарив мать очаровательной улыбкой, провела своего спутника в гостиную.
Мелисса, на ватных ногах, последовала за ними.
— Прошу прощения за столь поздний визит, мистер Браун, — сказал ангел, — и позвольте представиться – граф Войцех Шемет. Я хотел бы поговорить о карьере вашей дочери.
Мелисента с удивлением взглянула на него.
— Ты еще здесь? – с притворной строгостью сказал Войцех. — А ну, марш в свою комнату, вещи собирать.
Мелисента присела в шутливом реверансе и выскочила из гостиной.
Мистер Браун в задумчивости поглядел на гостя и жестом указал ему на диван.
— Рад знакомству… Ваше?...
— Просто Войцех, — усмехнулся Шемет, — думаю, знакомство будет долгим. Я прошу вас подготовить для Мелисенты документы о сдаче выпускных экзаменов экстерном. Через неделю наша группа едет в тур, и я собираюсь предложить ей место помощника гримера на время поездки.
— И ради этого ей стоило пропадать из дому больше, чем на сутки? – сердито спросил мистер Браун.
— Уверен, что стоило, — усмехнулся Войцех, — но по возвращении, если ваша дочь забудет все нанесенные ей в этом доме обиды и оскорбления, она, возможно, сообщит вам дату свадьбы.
Мистер Браун улыбнулся, и, подмигнув Войцеху, пожал ему руку.
В коридоре раздался громкий шум. Миссис Браун, сползя по стенке, грохнулась в глубокий обморок.
40. Мейплвуд, штат Нью-Йорк, Норвик
Лес Норвику не понравился. Как обычно. Душное и влажное переплетение мха, свежей травы, прелой прошлогодней листвы. Земные запахи, тяжелые и мрачные. Даже луна, нестерпимо яркая и круглая, зацепившаяся за переплетение черных ветвей, не разгоняла эту густую темноту. Он всегда любил море и свежий запах хвои от продуваемых всеми ветрами сосен на скалах фиордов. И смоляной чад факелов над пенными рогами тинга. Электрический день, яркие брызги неона на влажном после дождя асфальте. Лес пах дикостью и первозданной простотой. Море, вечно изменчивое, как музыка, и загадочное, как кеннинг, – вот стихия настоящего скальда. И город, шумный и живой даже ночью, – для того, кем он стал теперь.
Он подумал, что Ингрид нарочно назначила встречу здесь, в лесной глуши, чтобы выбить его из привычной уверенности, заманить на свою территорию. Но, если это было так, она просчиталась. Норвик чертыхнулся, в очередной раз осторожно выпутывая черное кружево манжеты из колючего лабиринта ветвей. Еще больше кружев пенными воланами оторочили узкий треугольный вырез шелковой рубашки, открывавший безупречно гладкую грудь. Винно-красный бархат длинного жилета сейчас тоже казался почти черным, лишь изредка вспыхивая кровавым бликом в пятне лунного света. Кожаные брюки он натянул с трудом, так тесно они облегали его узкие бедра. Идею надеть ботфорты, скрепя сердце, пришлось оставить и обойтись мотоциклетными ботинками. Крис бы назвал его пижоном, но Норвик тщательно выбирал свой сегодняшний наряд с совсем иной целью. Пусть Ингрид с самой первой минуты не забывает, что он – Тореадор, а не Гангрел. Можно сменить секту, можно сталкивать лбами Камарилью и Шабаш, можно забить на все и просто петь. Но кровь – это кровь, а клан – это клан. И ничто никогда этого изменить не может.
— Эгиль? – она сильно изменилась за эти долгие годы. Рука, неожиданно коснувшаяся из-за спины его плеча, походила на кошачью лапу – наполовину выпущенные когти и поросшие рыжеватой короткой шерстью фаланги. Очень большая кошка.
Норвик обернулся. Глаза Ингрид сияли, как золотые монеты с черными прорезями вертикальных зрачков. На кончиках заострившихся ушей появились кисточки. Превращения всегда рано или поздно берут с Гангрел свое, их Зверь больше похож на зверя, а не на чудовище. Но за это приходится расплачиваться человеческой внешностью. Хотя Норвик не знал, что лучше – платить так, или терять свою человеческую сущность капля по капле. В одном он был уверен – Зверь умеет только рычать. Плевать на душу – но голос он сохранит, чего бы ему это ни стоило.
— Эгиль умер, Ингрид, — улыбнулся он, стряхивая ее руку с плеча. Когти втянулись, только слегка примяв шелковый бархат.
— Я предлагала тебе вечную жизнь, — возразила она, и в золоте глаз проскочили червонные оттенки, — ты выбрал эту.
— Я не выбирал, — покачал головой Норвик, — мне не оставили выбора. И ты предлагала мне вечный бой, а не вечную охоту. Что было явной и бессовестной ложью, как потом выяснилось. Твои представления о Вальхалле изрядно отличаются от реальности, должен заметить.
— Каждый волен верить по своему выбору, — усмехнулась Рысь, — разве ты проверял?
— Нет, — согласился Норвик, — но я больше не нуждаюсь в вере. У меня есть очень веские доказательства.
— Свартальв? – Ингрид нахмурила брови.
– Это значит, что Рагнарёк близко. Но какое отношение она имеет к Вальхалле?
— Дроу, — с улыбкой поправил Норвик, — и еще гном. Прямиком из Асгарда, с личными поручениями любящих братьев.
— Эгиль, — расхохоталась Ингрид, — ты неисправим. Я чуть было не купилась на твою историю.
— Норвик, — напомнил он, — и Эгиль на твою историю не купился. Но я не торгуюсь, в отличие от тебя, моя милая.
***
Эгиль вернулся за стол, зачехлив арфу, и с жадностью накинулся на пиво, пенящееся перед ним в высокой деревянной кружке. После длинной хвалебной песни в честь хозяина Медовых Палат, ярла Гуннара, в глотке пересохло. Маленькая твердая ладошка, потащившая назад его левую руку, оказалась полной неожиданностью. Даже через тонкую шерсть красной юбки он почувствовал горячую влагу, смочившую внутреннюю сторону упругих полных бедер. Эгиль обернулся, и медововолосая девушка призывно облизнула пухлые розовые губы.