Операция «Сострадание»

Незнанский Фридрих Евсеевич

Проходя коридорами родимой Академии милиции, которые в результате последнего летнего ремонта оказались окрашены в чуть-чуть более привлекательный цвет, нежели в 2003 году, Игорь Бойков не испытывал ни одного из чувств, которые тогда, до встречи с изменившим все Николаевским, вгоняли его в отчаяние. Тогда он думал, что ничего, кроме Академии, в его жизни нет и больше не будет; что жены у него нет и никогда больше не будет. А теперь… От сентиментальности по поводу семейного очага его излечили умелые симпатяшки, которые всегда вьются рядом с владельцами крупных фирм — летят на деньги, как осы на мед. А деньги позволяли ему смотреть свысока и на себя прежнего, и на Академию, которая целиком, со всем профессорско-преподавательским составом, не стоит ногтя на его мизинце. Доцентский оклад со всеми надбавками, которые он здесь все еще получает, для Бойкова — тьфу! Но ничего не попишешь, приходится цепляться и за оклад, и за доцентство, и за эти осточертевшие до зубного нытья коридоры. Почему? А потому что — престиж! Для его работы — для его настоящей работы — это важно…

Стоп! Отчего так екнуло сердце? Отчего в желудке стало пусто и холодно? Эти телесные ощущения не давали о себе знать на протяжении столь долгого времени, что Бойков успел от них отвыкнуть. Они были характерны для прежнего Игоря Кирилловича Бойкова — того несчастного, который до такой степени во всем сомневался, что боялся жить, которому постоянно мерещилось, что в следующий момент случится что-то непоправимое, ужасное… Неужели все возвращается?

Все возвращалось — и куда более сурово, чем прежде! Потому что в прежние времена пустота в желудке и дрожь в коленках служили излишними, так сказать, гиперопасениями: обычно ничего плохого на самом деле с Бойковым не случалось. А сейчас… Самые худшие предположения воплощались в реальность. С подгибающимися коленями, с пересохшим ртом Игорь Бойков прислушался к словам, доносящимся из-за приоткрытой двери кабинета профессора кафедры уголовного права — своего начальника, мимо которого проходил. Начальник, очевидно, был сердит, потому что расхаживал, слышалось, не только по своему кабинету, но и по предбаннику, где обычно сидит секретарша. С ним разговаривал кто-то незнакомый…

— В любом случае мы не приветствуем, когда наши работники помимо преподавания занимаются бизнесом. — Начальство говорило голосом удивленным и слегка сердитым: сердитость тлела где-то в его нижних слоях, как неостывшая вулканическая лава под слоем пепла. — Трудно поверить, что наш доцент, зарекомендовавший себя как добросовестный… да, добросовестный сотрудник, способен так поступить.

Неужели это о нем? Все-таки о нем? Игорь Бойков хотел бы усомниться, но кто еще, кроме него, на кафедре занимается бизнесом? И о ком, как это ни печально, нечего сказать, кроме кислой похвалы «добросовестный»?

— Обратитесь в органы налоговой инспекции, — рекомендовал другой голос, незнакомый, несущий скрытую угрозу.

— Непременно обращусь.

И — вот расплата! Так скоро и так внезапно! Налоговые органы хранят, конечно, отчет о каждом этапе большого пути Игоря Бойкова, пройденного им начиная с 2003 года… Но, может быть, все еще обойдется? Может, если сейчас тихонько повернуться и на цыпочках от кабинета отойти, то потом никто его не потревожит, как будто ничего и не было? Мало ли, профессор, допустим, не захочет обращаться в налоговую, или обратится, но решит не поднимать шума, в конце концов, добросовестные работники ему нужны… Сразу несколько мыслей трассирующими пулями пронеслись за считанные секунды в голове Бойкова, которая от неожиданности показалась пустой, гулкой и словно бы не своей.

Но — нет! Бойков до хрустальной отчетливости осознал, что ничего не рассосется. Что над ним нависла беда, которую не переждать, не пересидеть, не отложить. Значит, нужно сделать шаг ей навстречу. Это был очень трудный шаг, сравнимый лишь с тем, который Бойков в свое время сделал навстречу Гарольду Николаевскому и всему, что с ним связано. Но все-таки в этом майоре милиции сохранилось достаточно мужества, чтобы, на ходу прощаясь с иллюзиями благополучной жизни, постучаться в дверь профессорского кабинета, за которой громыхали молнии и потрескивало статическое электричество.

Прежде чем Игорь Бойков успел доложить о прибытии, по лицу профессора он понял, что не ошибся: речь шла не о другом сотруднике кафедры, а именно о нем. И значит, он пришел вовремя…

Спустя некоторое время генерал-майор милиции Грязнов имел основания сообщить государственному советнику юстиции третьего класса Турецкому нижеследующее:

— Этот Бойков, ты знаешь, Саня, за последние четыре года успел учредить шесть структур. Ушлый парень! Одной из них была фирма «Евразия». Я тут запросил информацию у компетентных органов. По их данным, «друзьями» этой организации являлись сотрудники спецназа МВД. В настоящее время сопровождением деятельности ООО «Евразия» занимаются высокие чины из МВД, то есть из того МВД, в котором я сам служу. Представляешь?

Турецкий кивнул, едва приподняв понуренную голову. Он представлял это даже слишком хорошо: в нашей стране, покрытой ржавчиной криминала, существует порочная практика, когда человек, разбирающийся в юриспруденции, занимается учреждением организаций на себя, а потом переводит их на другое лицо. Скорее всего, подобное имело место и в данном случае. Боже, как грустна наша Россия!

— Ну, Слава, а дальше что?

— А дальше? В результате разработки высоких чинов из МВД мои люди выявили нескольких генералов и полковников во главе с начальником канцелярии министра генерал-майором Федором Кисловым. Это они крышевали фирмы, учрежденные авантюристами Бойковым и Николаевским. Подобраться к этим гадам сложно, но я попробую. Ты знаешь, как я к таким вещам отношусь…

— Не томи, Слава! С нашим-то делом что? С убийством Великанова?

— Жаль огорчать тебя, Саня, но с нашим делом, увы и ах, полный швах! Имел я беседу с этим великим комбинатором из Академии милиции, который, как услышал, в чем его с Николаевским обвиняют, сразу в штаны наложил и бросился объяснять, как все получилось. Хирург Великанов, оказывается, договорился с этими двумя дельцами, чтобы те учредили сначала на себя фирму «Салон красоты», а позже к учредительству должен был подключиться и Великанов. Это им, конечно, было невыгодно, поэтому они тянули, сколько могли. Но Великанов поставил себя так, что крупную долю финансового пирога все равно приходилось скармливать ему. А как же — фигура! Они в нем были кровно заинтересованы, особенно после того как он стал телезвездой. Буквально за пару дней до того как Великанова убили, Бойков и Николаевский сговорились пойти ради него на серьезные уступки… Из-за этого убийства, как видишь, они и значительного дохода лишились, и до разоблачения достукались. Так что непохоже, что это они его убрали. Но ты не переживай: теперь все их контакты вскроют, за каждую ниточку подергают и, если что-то еще обнаружится, немедленно сообщат нам.

— Значит, эта нить тоже никуда не ведет…

— Не волнуйся, Саня. Если ты не забыл, у нас еще остаются нерасследованными контакты покойного с ФСБ!

Заново встречаясь с Анной Семеновной, Лилией и сыном покойного, оплетая их сетью прямых и окольных вопросов, Грязнов и Турецкий были вынуждены признать свое поражение: по-видимому, Анатолий Великанов действительно не посвящал членов семьи в свои отношения с ФСБ, и местоположение подмосковного пункта, куда он ездил оперировать, оставалось пока неизвестным. Все они в один голос утверждали, что у Анатолия Валентиновича никакой спецклиники в Подмосковье никогда не было!

Стоило еще потормошить на этот предмет Ксению Михайловну. Однако здесь возникли непредвиденные трудности…

Если с Глебовым Ксения Великанова держалась в рамках холодной вежливости, то Турецкий не получил от нее даже этого. Сообщение о том, что следствию по делу об убийстве ее мужа требуется снова расспросить ее о некоторых деталях, вызвало с ее стороны бурю негодования. Вдова откровенно взбесилась, заявила, что это жестоко — терзать допросами женщину, потерявшую любимого, что она плохо себя чувствует, что у нее нет ни одной свободной минуты… Когда же наконец ее удалось уломать, вид ее действительно не свидетельствовал о хорошем самочувствии. Веки красные, нос не напудрен, в одежде чувствовалась небрежность… Ксения Великанова выглядела лучше даже на похоронах. Как будто со дня смерти Анатолия ее разрывала внутренняя борьба, по сравнению с которой сама смерть выглядела незначительной.