Операция «Сострадание»
Шрифт:
Арнольд Осипович хитро сощурился и снова погладил себя по голове.
— Какая это «наша контора»? — насторожился Турецкий.
— А то вы не знаете? — типично по-еврейски, вопросом на вопрос, ответил Фрумкин. — А то вы занимались бы так подробно убийством врача, если бы он не работал на вас? Толя был безумно талантлив, но вас не это волнует. Вы ищете в его убийстве двойное дно… или уже нашли, так?
— Арнольд Осипович, мы не понимаем ваших иносказаний. Скажите прямо: на что вы намекаете?
Арнольд Фрумкин отодвинулся от стола — вероятно, причиной стало то, что Грязнов и Турецкий, оба разом, наклонились к нему. На самом деле это было всего лишь желание расслышать получше то, что он скажет, но Фрумкин, очевидно,
— У вас есть при себе оружие?
— Арнольд Осипович, да что с вами?
— Вы, наверное, выясняете, о чем проговорился мне Толя?
— Арнольд Осипович, неужели вы думаете, мы пришли вас убивать? Средь бела дня, в челюстно-лицевом госпитале? Опомнитесь!
Фрумкин не сразу, но дал себя переубедить. Придвинулся снова к столу, налил в массивную керамическую кружку остывшего чаю, раскусил конфету с белой сливочной начинкой.
— Уж вы простите великодушно, — пробубнил он. — Оперировать мне случалось и пострадавших военных, и милиционеров, и сотрудников ФСБ — все люди, все страдают! — но сам я никогда в их играх не был задействован. Если бы и предложили, не захотел. А Толя решил по-другому. Может быть, из-за этого его всегдашнего стремления к образу настоящего мужчины? Ах, наверное, вы правы — комплексы, всё комплексы! Но ведь это опасно…
Первые четыре года после окончания мединститута Алик и Толя работали вместе под руководством ведущего пластического хирурга страны профессора Григория Ривкина, оба подавали большие надежды, о чем старик Ривкин говорил на всех совещаниях и симпозиумах. О диссертациях не приходилось беспокоиться: материала было выше крыши, и оба, опубликовав положенное количество научных статей и сдав экзамены на кандидатский минимум, защитились — в один и тот же день, как верные друзья, и ни один не опередил другого. Но далее их пути разошлись: Фрумкин после защиты диссертации остался ассистентом академика Ривкина. А Толя Великанов ушел… Куда именно девался Великанов, оставалось загадкой для Алика Фрумкина: зная честолюбие своего однокашника, Алик был уверен, что Толя мог уйти только на повышение. Однако в среде пластических хирургов о нем ничего не было слышно, сам Толя при редких их встречах не распространялся о том, где, в какой клинике и под чьим руководством он продолжает совершенствовать свое немалое к тому времени мастерство. Не распространялся — ну так что же! Значит, на это у него были веские причины. Алик не расспрашивал, надеясь, что в один прекрасный день друг расскажет ему все сам.
Так оно в итоге и оказалось. Случилась та встреча в конце декабря или в самом начале января — в общем, время, когда унылая темная московская зима расцвечивается сказочным сиянием гирлянд и мишуры, детишки спешат на елки, а взрослые становятся чуть-чуть добрее и доверчивее. Они с Толей столкнулись на станции метро «Библиотека имени Ленина» и, обрадовавшись, решили использовать свободное время для того, чтобы прогуляться пешком по Воздвиженке к Арбату. Некоторое время они молча месили рыхлый снег, под которым, как обычно, просверкивал черный лед. Желая прервать молчание, более общительный Алик начал пересказывать какую-то статью, разоблачающую преступления КГБ, — поднималась первая волна эпохи перестройки, такие статьи только еще начинали появляться, а потому вызывали жгучий интерес. «Представляешь, и мы столько лет верили, что такие люди нас защищают!» — с энтузиазмом юного пионера, доказывающего, что курить нехорошо, провозгласил наивный Алик — и нарвался на холодную реплику Великанова:
— Да, защищают. Невозможно защищать государство в белых перчатках. Думаешь, у Интеллидженс сервис или у Моссада руки чище?
— Но если бы ты видел изнутри наши советские спецорганы… — опрометчиво попытался отстоять свою правоту Алик.
Вот тут-то Великанов и проговорился:
— А я вижу. Постоянно вижу. Так что отвечаю за свои слова.
В общем, сказал Толя немного, но достаточно, чтобы перед Аликом возникла связная картина его бытия. Талантливого хирурга Анатолия Великанова, переманив от Ривкина, пригласили в засекреченную спецклинику центрального ведомства госбезопасности, где он выполнял «особую работу». На этот счет доктор Великанов хранил профессиональное молчание, но, исходя из логики, чем могла оказаться такая работа для пластического хирурга? Наверняка Толя делал операции, изменяющие внешность советских разведчиков.
Проговорившись, Анатолий сразу же сам себя прервал, и при следующей встрече, которая состоялась уже в мае, на Лилином дне рождения, ни словом, ни намеком не дал понять, что предыдущий разговор вообще имел место. Тема эта стала в их беседах неофициальным табу. Алик, в свою очередь, старался не упоминать о спецслужбах, даже иностранных, и лишь жалел о том, что из-за этого упоминания между бывшими однокашниками и закадычными друзьями пролегла полоса неискренности. Советский Союз распался, КГБ переименовали в ФСБ, но российские разведчики нуждались в услугах пластической хирургии не меньше, чем советские. И по-прежнему при каждой встрече неискренность в общении проглядывала невидимым, но непреодолимым частоколом пограничных столбов…
Весь этот поток фрумкинских откровений прерывался телефонными звонками, на которые он должен был отвечать, и визитами медперсонала и больных с их неотложными вопросами. Однако, переходя к заключительной части своего рассказа, Арнольд Осипович запер дверь на замок и навалил на телефон груду историй болезней. Предстояло открыть весьма серьезную информацию…
Несколько лет спустя — было это где-то в 1995 году — Толя ввалился к Фрумкину очень веселый и слегка пьяный и заявил, что ушел из спецклиники. «Поздравляю!» — от всей души заорал Алик и хлопнул друга по спине. Толя сказал, что хочет пуститься в свободное плавание, ставить эксперименты, не только нарабатывать свой почерк в хирургии, но и зарабатывать приличные бабки. Хватит без денег мыкаться! Осточертела проклятая нужда, даже в КГБ ему платили немного.
— Ты не представляешь, как я рад, что наконец-то с ними развязался!
— А ты уверен, что развязался? — уточнил осторожный Алик. — Ты вроде не маленький, должен знать, что из конторы глубокого бурения так просто не уходят.
— Ну да, — неохотно признал Толя, — насовсем-то они не отпускают никого, если человек им по-настоящему нужен. А я им нужен… Но по сравнению с тем, что было, — можно считать, я обязан платить малую дань. Зато взамен они меня поддержат на первых порах в самостоятельном плавании.
Насколько успешным оказалось самостоятельное плавание Великанова — об этом лучше пусть рассказывают его сотрудники, продюсеры программы «Неотразимая внешность» и другие люди, которые в последние годы жизни были ему близки. А что касается «малой дани»… Фрумкин догадывался о том, что, уйдя из спецорганов, Великанов не прекратил контактов с ними. Где-то в ближайшем Подмосковье у Великанова была своя маленькая клиника, точнее, операционная, в которой, правда, не так часто, как прежде, он проводил пластические операции, оказывая услуги органам современного КГБ, то есть ФСБ. Впрямую Толя Алику этого не говорил, но по отдельным фразам Алик понял, что один-два раза в месяц Толя ездит «в микрокомандировку, в мое Подмосковье». Об этом знал лишь один Фрумкин. По его сведениям, ни Лилия, ни вторая жена Толи, ни его мать и сын об этом не подозревали. Анатолий Великанов умел держать язык за зубами. А Карасик… что ж, Карасик — это Карасик. Человек, с которым они в студенческие годы делились шпаргалками, не выдаст и не продаст.