Операция «Театр» (сборник)
Шрифт:
Передал майор Сергееву и вещевой мешок с пайком…
Через два часа, когда на улице стемнело, Сергеев вылетел в Ленинград на двухмоторном транспортном самолете ПС-84Ксерого цветас выбитым бортовым номером в хвостовой части – 13. В грузовом салоне находилось две тонны продовольствия в ящиках и мешках. Хоть небольшая, но все же помощь блокадному городу. Сергеев познакомился с командиром самолета, майором Тепловым, а также другими членами экипажа – вторым пилотом и штурманом.
Расположившись в грузовом салоне, Ермолай задумался о предстоящей операции.
«Сколько предстоит
Визуально определил размеры салона, его полезную площадь. Ранее, перед вылетом, Истомин сообщил ему характеристики, включая грузоподъемность самолета, скорость и дальность полета…
Ленинград, Литейный проспект,
нелегальная квартира резидента Абвера…
Резидент Абвера в Ленинграде под псевдонимом Пэн (в переводе с греческого – пастух) от своего агента-информатора получил сведения о подготовке экспонатов Эрмитажа к отправке на Большую землю. Правда, было неясно, когда и каким путем будет осуществляться вывоз. Резидент сообщил в центр.
В ответ адмирал Канарис поставил перед резидентом задачу: всеми силами воспрепятствовать вывозу экспонатов всех музеев города.
В конце шифровки следовала приписка:
…сейте панику и разруху в тылу врага, взрывайте, уничтожайте, убивайте…
«Им хорошо рассуждать в теплом и сытом Берлине или Кенигсберге, – ворчал Пэн. – Как эту задачу можно выполнить?.. Как можно воспрепятствовать вывозу музейных экспонатов? Где их ориентировки по маршрутам вывозов?.. Взрывайте…».
Вспомнил и неудавшуюся попытку взорвать один из отправляемых эшелонов с художественными ценностями еще до блокады города. Тогда был застрелен один его ценный агент.
«Еще личного врага Канариса, некоего русского хранителя Сергеева надо искать…» – возмутился Пэн и зло выругался.
Тем не менее, начал готовить план противодействия вывозу музейных ценностей…
Глава 2
Семьсот километров самолет преодолел за два с половиной часа. Полет проходил спокойно, без обстрелов и погонь. Приземлились во втором часу ночи на окраине Ленинграда на Комендантском аэродроме.
У самолета Сергеева встретил капитан ГРУ Максимов. Прибывшие с ним две женщины в телогрейках и экипаж самолета приступили к выгрузке привезенного груза.
– Сейчас три часа отдыха, затем мы отправляемся в Эрмитаж, – слегка заикаясь, изрек капитан.
Ермолай хотел было помочь женщинам с выгрузкой. Но капитан строго изрек:
– Люди справятся без нас. У нас, лейтенант, другие задачи.
В это время пошел дождь.
«Узнаю питерскую погоду», – усмехнулся Ермолай.
Они с капитаном направились в небольшое аэродромное деревянное помещение. Зашли в полутемный небольшой кабинет, где стояли две железные кровати, стол с телефоном и три табуретки.
– Располагайся, лейтенант, – бросил капитан и, не раздеваясь, в шинели упал на одну кровать.
Последовал его примеру и Сергеев.
– Как у вас тут обстановка?
– Блокада, брат, есть блокада. Завтра все сам увидишь, – тихо выдавил капитан.
Вскоре раздался его храп…
– Подъем, лейтенант!
Сергеев проснулся и быстро принял сидячее положение. Под потолком слабо горела лампочка. Капитан Максимов сидел за столом и разливал в кружки какой-то темный напиток. На столе стояла банка тушенки и ломоть хлеба.
– Иди в коридор, ополоснись, лейтенант, – вымолвил капитан, – а потом за стол. Перекусим и отправимся по своим делам в Эрмитаж.
Ермолай взглянул на свои наручные часы, они показывали половину пятого.
– Хорошо, – бросил и поднялся с кровати…
После приема пищи Максимов сделал несколько звонков по телефону. Разговаривал капитан на повышенных тонах, требовал транспорт.
Закончив разговоры, невесело бросил:
– Напряженная и нервная обстановка сейчас в Ленинграде, трудности во всем. Не хватает транспорта, бойцов, – махнул рукой.
Вскоре с улицы послышался шум от работы двигателей автомобилей. Капитан, следом Сергеев, вышли на улицу. Стало уже светать. У дома стояли два изрядно пошарпанных «газона» зеленого цвета – грузовики-полуторки с брезентовым крытым кузовом. Из кабины вышли двое, уже в годах, растрепанных бойца.
– Сразу видно, мобилизованные горожане, – кивая на водителей, бросил Сергееву Максимов, обращаясь уже к бойцам, добавил. – Бойцы, вы поступаете в мое распоряжение на сутки. Я – капитан Максимов, и лейтенант Сергеев на ваших машинах сейчас выдвигаемся в город, конкретно в музей Эрмитаж. Там загружаемся грузом и возвращаемся на аэродром. Вопросы?
– Никак нет, – тихо выдавил один из водителей.
– Тогда по машинам и вперед, – скомандовал Максимов.
Оба грузовика подъехали к КПП (контрольно-пропускной пункт), а проще говоря – проходной аэродрома. Из деревянной будки вышла полная женщина в черной телогрейке и сером платке на голове. Она взглянула на машины, сидящих в кабинах мужчин, и не спеша открыла шлагбаум. Грузовики выехали с территории аэродрома…
Не обращая внимания на сквозняки в дырявой кабине машины, Сергеев внимательно через стекло рассматривал свой любимый город. Вскоре они оказались на реке Большая Невка, вот пошла Выборгская набережная, за ней Пироговская… Город сильно изменился, стал хмурый и серый, и почти безлюдный. Кое-где виднелись следы бомбардировок, воронки и разрушенные дома, дома с черными глазницами-окнами. На некоторых улицах и крышах домов ощетинились зенитки, где-то лежали мешки с песком, стояли и противотанковые металлические ежи. Слева показался мало узнаваемый, затянутый чем-то черным Финляндский вокзал, они въехали на Литейный мост, свернули на Кутузовскую набережную. Какие-то умиротворенные и тихие стояли церковные храмы…
Ермолаю было больно смотреть. Ему очень хотелось побывать у себя дома, конечно же, на работе в Госбанке. Но… он понимал, что сейчас это невозможно… Вот уже и улица Миллионная …
Ленинград,
Кирпичный переулок, д. 4, кв. 44…
Калиновский Федор Федорович, известный в определенных кругах как Негоциант, всю свою сознательную жизнь собирал произведения искусств. Можно сказать, что эту страсть он получил по наследству. Его отец длительное время возглавлял один из крупнейших музеев города, Русский музей, и являлся коллекционером. Умер Калиновский-старший внезапно пять лет назад, как оказалось после вскрытия, от неизлечимой, страшной болезни.