Операция «У Лукоморья…»

Шелонин Олег Александрович

– Это почему я трус? – возмутился черт под дружный хохот своих товарищей.

– Трус, трус,– подтвердил Бывалый, вытирая выступившие от смеха слезы.– Иван в точку попал.

– Погоняло у тебя такое будет,– успокоил Труса Илья.– И кончайте меня Иваном величать, надоело!

– А как к тебе обращаться? – пискнул Чебурашка.

– Ну, скажем, пахан… Нет, пахан больше Черепу подходит…

– Какому Черепу? – Круглая мордочка Чебурашки излучала искреннее любопытство.

– Кощею Бессмертному. А что, хорошо звучит. Пахан, погоняло Череп. Ну а меня лучше папой зовите… Да, папой…

«А

почему бы и нет? – Илья хлебнул еще медовухи.– Пора привыкать. Меня теперь самого за глаза папой величать будут».

– Балбес,– представил он следующего черта Чебурашке. Теперь радостно ржал Трус. Ему вторил Бывалый. Балбес обиженно насупился.

– Погоди, посмотрим, как тебя обзовут,– пробурчал он расстроенно. Бывалый насторожился. Трус и Балбес замерли в радостном предвкушении.

– Бригадир ихний – Бывалый,– представил Илья последнего черта. Бывалый самодовольно улыбнулся, затем грозно нахмурился.

– Ну, че встали? – рявкнул он на Труса и Балбеса, старательно копируя «папу».

И работа закипела. Под чутким руководством Чебурашки из кладовых выкатывались бочки с медовухой. Из них лихо вышибалось дно, а содержимое перекочевывало в чан, под которым уже весело мерцали первые язычки пламени. Чан был так велик, что спокойно вместил в себя все годовые запасы хмельного Василисы.

Чебурашка задумчиво посмотрел на опустевшие бочки, положил палец в рот и принялся теребить «папу» за рукав:

– А что же теперь посадская дружина пить будет?

– Вот именно! – яростно кукарекнул в зеркало Никита Авдеевич. Трюмо шарахнулось в сторону, а медведица поспешно оттащила разъяренного петуха за хвост:

– Остынь, Никита Авдеевич. Зерцало-то здесь при чем?

– Нет, ну ладно, Иван,– продолжал кипятиться петух, барахтаясь в лапах Василисы,– разболтался там, в тридевятом царстве, дури нахватался, но Чебурашка! Ты смотри, что творит. Все закрома ему вывернул. И это наш домовой! Чем он его взял, а? Василиса? В толк не возьму.

– Ты Ивана не хай! Вижу, в нем ум государственный рождается. Мы вот – Чебурашка туда, Чебурашка сюда, а Иван ему должность придумал, начальником поставил. Вот он и старается. Ты смотри, какой гордый стоит. Нам еще у Ивана поучиться придется, как с челядью ладить. Не пойму только, почему он от имени своего отказывается. Папой величать себя требует… Странно это.

– Не Иван это! Помяни мое слово, не Иван! Подменыш! Басурман! Нехристь!

– Да какой же он нехристь? Ты посмотри, какой крест здоровенный на груди болтается.

К тому времени огонь в костре набрал силу и прекрасно освещал всех участников ночного действа. Но Никита Авдеевич смотрел не на крест. Глаза разъяренного петуха налились кровью при виде пара, со свистом вырвавшегося из длинной витой трубки Алхимериуса.

– Убью басурмана!!! – Петух таки вывернулся из лап медведицы и рванул вперед. На этот раз поймать строптивого воеводу Василиса не успела. С треском всполошенное трюмо вломилось в кусты, уворачиваясь от квохчущего петуха.

– Все! Хватит с меня! – донесся до Василисы удаляющийся крик зеркала, сопровождаемый яростным хлопаньем крыльев.– Варварство! Дикая страна! Так обращаться со специалистами! В эмиграцию… Прощай, сестра!

– Прощай… – обиженно пискнуло маленькое зеркальце, стиснутое в лапе Василисы.

7

Взмыленные черти как угорелые носились с ведрами между колодцем и костром. Проклятая трубка требовала неимоверного количества ледяной воды. Чуть зазеваешься – и из нее вместо вонючей жижи начинал вырываться не менее духовитый пар. На крылечке уже стояло первое ведро самогонки.

– Может, хватит, папа? – умоляюще спросил Бывалый, запаленно дыша. Трус и Балбес с надеждой косились в сторону бригадира, не прекращая, впрочем, работу.

– Никак нельзя,– категорически покачал головой Чебурашка, не дав вмешаться Илье.– Я уж не знаю, что из нашей медовухи получилось,– домовой выразительно посмотрел на ведро первача,– но раз начали, будем стоять до конца. Пока из трубки капать не перестанет.

– Да кто ты такой? – возмутился Бывалый, тяжело поводя боками.

– Прораб,– гордо сообщил Чебурашка, так высоко задрав нос, что бумажная треуголка слетела с его ушей и плюхнулась в ведро с переработанной медовухой.

– Папа! – рванул на груди невидимую рубаху Бывалый.– Скажи хоть, за что страдаем? – В его когтистых лапах остались черные шерстистые пучки волос.

– Ша, братва! Брэк! – Илья взял черпачок, погрузил его в ведро и протянул Бывалому.– Ты уж на прораба нашего не обижайся. Он все-таки только-только из домовых в люди выбился.

Чебурашка горестно хлопотал над разбухшей духовитой треуголкой, так и сяк пытаясь пристроить ее на уши. Шапка прорывалась, и коричневые ушки постоянно вылезали из-под размазанных газетных статей.

– И не расстраивайся так сильно,– продолжал меж тем Илья, глядя на Бывалого мутными глазами. Он уже успел снять пробу с неразбавленного пойла и теперь был в плывущем состоянии, располагающем к лирике.– Три ведра… и все. Я думаю, до утра хватит… а потом что-нибудь придумаем. Ну-ка хлебни, чертушка. Оцени качество.

Бывалый осторожно нюхнул и передернулся так, что полковша выплеснулось на землю.

– Ты что? – рассвирепел Илья, с трудом поднимаясь со ступеньки.– А ну пей! – Его пальцы попытались сжаться в кулак, но не послушались и сложились в дулю. Бывалый, памятуя недавние подвиги бравого капитана, решил, что «папа» собирается сокрушить его каким-то неведомым страшным приемом, и торопливо опрокинул в себя остатки литрового ковша неразбавленного спирта с целым букетом сивушных масел. Узкие зрачки кошачьих глаз Бывалого расширились, воздух со свистом вырвался из косматой груди и возвращаться назад не собирался. При виде мчащегося на него бригадира Трус, только что отошедший от колодца, выронил ведро, но Бывалый не дал ему упасть. В немыслимом фантастическом прыжке, которому позавидовал бы любой голкипер, черт перехватил заветную емкость и направил струю в широко открытую пасть. Трус и Балбес, бросив работу, осторожно приблизились к бригадиру. Бывалый, с трудом отдышавшись, помотал рогатой головой. Его зрачки медленно, но верно начали принимать первоначальную форму. Икнув пару раз, он уставился на своих сограждан из суверенного болота, блаженно улыбнулся, затем нахмурился и зарычал: