Операция "Вечность" (сборник)
Шрифт:
— С тебя сняли новую запись? — бросил я, не оглядываясь. — Как это называется? Актуализация, да?
Он приблизился, и я услышал его дыхание. Я шел все медленнее.
— Нет, — отозвался он. — Здесь не происходит ничего такого, что обязательно следовало бы запоминать и без чего я перестал бы быть самим собой. Не то, что ты, — в его голосе прозвучала ирония.
— Это славно, — сказал я.
Он смолчал. Даже не хмыкнул. А ведь имел право подумать. Даже обязан был.
Последние метры прилепившейся к пассажу галерейки. Еще несколько шагов, и я остановился на залитой солнцем посадочной площадке. Безоблачное небо, матовое и порыжевшее. Платформа и ожидавшая машина словно покрыты
Спазма сдавила сердце, когда он сказал, что они вместе. Этого я не знал. Чувство иррационального сожаления. Этакого, не относящегося непосредственно к тебе.
Ребячество. Я словно сквозь туман вспомнил, о чем думал, когда, оказавшись в гигантском коконе пантомата, стоял перед дверью диспетчерской, почти слыша, как вокруг мечется перерабатываемая, накапливаемая и передаваемая в Космос информация. Мне тогда показалось странным, что аргументы, которые я выдвигал в диалоге с Гренианом, как бы подсказаны тем, что я пережил внутри пантомата. Это могло свидетельствовать об их истинности. И не удивительно, если подумать здраво. Но именно этому прежде всего, если не только этому, противоречил пережитый сейчас укол в сердце, который на мгновение выбил меня из колеи. Никто в этом не виноват. Даже тот человек, дыхание которого я ощущал на своем затылке. В этом я был уверен.
Я ускорил шаг.
— Может, покажешь мне остров? — предложил я, указав рукой на кабину, и улыбнулся.
Он немного подумал. Не слишком долго. Потом ответил улыбкой. При этом лицо его стало почти чужим. Таким я его не знал. Надо будет улыбаться как можно реже. А еще лучше — не улыбаться вообще.
Он молча прошел мимо, потом, опершись правой рукой о бортик, одним броском перемахнул через него в кабину. Я стоял, глядя, как он устраивается на заднем сиденье. Все шло более чем гладко. Он делал то, что я хотел, словно хорошо натасканный ученик. Неважно, знал он или нет. Теперь это уже не имело значения. Коли он здесь, в кабине, сразу за креслом пилота…
Я занял свое место и запустил двигатель. Поверхность площадки, словно мембрана, отражала тонкое пение мотора. Я прибавил обороты и толкнул рули. Машину качнуло раз, другой.
— Осторожнее, — буркнул он. — Мы не в ракете. Забыл, как летают обычные… — он замялся, — люди…
— Ты хотел сказать "смертные"? — усмехнулся я. Мы уже поднялись метров на тридцать. Я переложил рули и взял курс на остров. Под нами расстилалось море, прикрытое ржавой растительностью. Остров вырастал на глазах.
— Кстати, о свинстве, — сказал я, старательно выговаривая слова, — позволю себе заметить, что все было запланировано еще тогда, когда мы с тобой были одним человеком. Иными словами, это было и твое решение. Странно, что об этом приходится говорить. А может, ты так далеко отошел от того времени, что тебе это кажется невозможным?
— Оставь, — отмахнулся он. — Свинство остается свинством. А ушел ли я и далеко ли, сможешь убедиться со временем…
В его голосе прозвучала нотка угрозы. Хотя нет, скорее предупреждения.
— Последние месяцы я все время сталкиваюсь с сюрпризами, — сказал я небрежно. — И всякий раз со все более забавными. У тебя тоже есть что-нибудь для меня?
Он засмеялся. Смех был невеселый. Мне вдруг показалось, что я засмеялся бы иначе. Идиотизм.
— Немного терпения, — проворчал он. — Что-нибудь придумаем… — он сделал упор на последнем слове, будто хотел подчеркнуть, что в одиночку нам не добиться ничего. Во всяком случае, ничего путного.
Остров потемнел. Холмы стали зелеными, уже видны были кроны редко разбросанных деревьев, яркие крыши строений в долине.
— Кстати, о сюрпризах, — бросил я, добавив газу. — Я устроил им шуточку. Норину, Каллену, всем. Выкрал со склада на Бруно свой генофор и запись личности. Если не ошибаюсь, сейчас они уже выходят на орбиту Нептуна. Я дал им приличное ускорение, когда выкидывал из ракеты. Сейчас мне пришло в голову, что эксперимент можно было бы продолжить. Ты воспроизведен по первой записи, снятой после моего возвращения с Европы. Понимаешь? А дома, у нас дома. хранится дубль, сделанный… ну, после моего прощания с отцом на старом аэродроме. Так что в данный момент существует только одна пробирка, из которой мы могли бы выродиться. Ты или я. Понимаешь? Подумай немного. Садовник на плантации концентраторов и "пилот вечности" неожиданно возвращаются в единую оболочку годичной давности. Опять превращаются в пилота Комплекса, которого притащили на Землю, чтобы подвергнуть процедуре посвящения в вечность. Ты не думаешь, что этого уже не удастся спрятать под подушку? Слишком многие знают о цирке с пантоматом!
— Нет, — твердо бросил он. — Шутка не была бы даже глупой. Она просто была бы… никакой. Кроме того, ты опять думаешь о себе. Только о себе…
— Ошибаешься, — спокойно сказал я. — Не только. Я думаю и о тебе. О том тебе, каким ты был.
— Я уже не тот, о котором ты можешь знать все, — фыркнул он. — Если вообще когда-нибудь знал. Что до меня, то я на сей счет придерживаюсь вполне определенного мнения…
— Смотри-ка, а ты изменился, — меня неожиданно охватила холодная ярость. — Стал лучше. Забыл, что существуешь только потому, что этого хотел я. Потехи ради, понимаешь? Ты — моя шутка. Шуточка. Можешь утешаться тем, что глупая. Если тебе это поможет. Но изменить ты не можешь ничего.
— Не ты, — процедил он, — не ты, двойничок… — он говорил с трудом. — Это были мы. И ты прав в том, что мы поумнели с того времени. Но только наполовину.
Я рассмеялся. Одним рывком перевел ручку оборотов до упора. Стены кабины задрожали. Машина рванулась вперед, словно снаряд. Я не переставал смеяться. Секунду, может, полторы, шел под углом вверх, потом молниеносно оттолкнул рули на всю длину рук. Двигатель взвыл. Я уперся ногами, чтобы не удариться физиономией в лобовое стекло, оказавшееся прямо подо мной. Все это заняло не больше двух секунд, однако он успел схватить меня обеими руками за плечи. Я почувствовал, как его пальцы впиваются мне в тело. Но он уже ничего не мог изменить. В последний момент я увидел надвигающуюся с чудовищной скоростью зелено-рыжую стену океана. Удар, один-единственный удар, словно всплеск ядерного взрыва. Я не почувствовал боли, вообще не почувствовал ничего. До последнего мгновения в кабине стояло молчание. Если не считать моего смеха.
Я находился на дне огромной, медленно вращающейся, переполненной светом газовой воронки. Горизонтальные кольца, из которых были сложены ее стены, все время изменяли цвет. Я почувствовал жуткое давление под черепом, как будто весь этот гигантский конус с неумолимой силой вдавливал меня в пол. Я задыхался, но не мог открыть рот, чтобы глотнуть воздуха. Я был гол, чувствовал это, хотя не ощущал холода. На мне не было даже шлема. Наконец, сделав отчаянное усилие, я крикнул, но не услышал собственного голоса. Круги надо мной завертелись быстрее. Их блеск лишил меня способности мыслить, боль в глазах становилась невыносимой. Постепенно, словно поднимая стокилограммовый груз, я поднял руку и прикоснулся к векам. Закрыты. Пораженный, я открыл их пальцами, и неожиданно световая карусель погрузилась во тьму. Остался лишь слабый красноватый свет где-то очень далеко. Я пошарил вокруг. Пальцы нащупали эластичную оболочку, захваты, поручни. Кресло. Я сидел в кресле. Определенно, это было больше, чем я мог мечтать.