Операция «Выход»

Томас Скарлетт

– Что стряслось? – спрашивает Люк.

– Стряслось?

– Да. – Люк встает с пола, идет к компьютеру и проверяет почту. – Ты вся такая… ну, я не знаю, взвинченная, что ли.

– А, папаша меня достал…

Люк улыбается.

– То же мне новость.

– Да… а еще я прошла этот дурацкий тест на работе, и теперь они хотят, чтобы я стала менеджером. Это так скучно, что даже говорить об этом не хочется. Но я зачем-то сказала Доне, она сказала отцу, и теперь они оба такие: «Это же карьера!», а мне это напрочь неинтересно.

– Обалдеть!

– Ага. Хоть бы ничего этого не было. Я даже не знаю, смогу ли дальше работать в «Крае» официанткой.

– А почему нет?

– Не знаю. Потому что меня заметили, типа того. А я хочу делать свое дело незаметно,чтобы никто на меня не давил: мол, займись чем-нибудь другим.

– Может, ты просто способна с чем угодно справиться.

– Попробуй сказать это моему папаше. Он до сих пор думает, что я – чемпион мира среди неудачников.

– Он мудак.

– Да, я знаю. – Джули смеется. – Мой папаша – мудак. Ха.

Что бы случилось, если бы сегодняшний день был последним в сезоне эпизодом телесериала? Люк размышляет над этим вопросом, когда Джули уходит на вечеринку к Шантель. Он приходит к выводу, что сегодняшний день совсем не похож на конец сериала – слишком уж все незавершенно. Это скорее что-то вроде пред-предпоследней серии, сюжетного отступления, затишья перед развязкой. Но никаких сюжетных отступлений – ну, по крайней мере, особо драматичных – вроде не наблюдается. Только Джули способна увидеть в деловом предложении сюжетное отступление (хотя Люк понимает, почему так – это ломает ход повествования). Вся жизнь Люка – сплошное затишье перед развязкой, хуже его дела вряд ли могут пойти. Лиэнна, похоже, бросит его, но он сам этого хотел, так что это не отступление, куда уж там. По сексу, впрочем, он будет скучать. Кто-то имеет успех, и это сюжетное отступление; кого-то бросают, и от этого ничего не меняется. Жизни Люка не хватает повествовательного драйва; сейчас она кажется ему недостаточно «телевизионной».

Вот в чем загвоздка с его жизнью: если она – не ТВ, тогда что она такое?

Чуть ли не единственный за все время спор Люка с Джули случился год или два назад, когда она рассказывала ему, как прошел день в «Крае». Ее история показалась Люку недостаточно складной, и когда Джули закончила, он сказал что-то вроде: «И это все? Что, больше ничего не случилось?» Он совсем не хотел ее обидеть, но она расплакалась, и это были странные слезы разочарования и печали.

– Реальная жизнь устроена не так, как ты думаешь, – сказала она наконец.

– А как я думаю?

– Что она как ТВ.

– Вовсе я так не думаю… Я на самом деле ничего не знаю о реальной жизни – по крайней мере о том, что происходит вне этих стен. Я всегда это признавал. Я знаю, что в ящике реальности нет, я просто не знаю, что вообще реально. Ты, я, эта комната – вот вся моя реальность. И я не думаю, что мы похожи на ТВ, – добавил он.

– Дело не в содержании… дело в структуре, – сказала Джули. – В том, что у любой истории должны быть начало, середина и конец. Как эта штука называется? Трехактная структура, по-моему, или как-то так. Во всем, что ты видишь на ТВ, – во всех сюжетных линиях комедийных сериалов или мыльных опер…

– Все происходит по какой-то причине, – закончил за нее Люк.

Джули уставилась на него.

– А?

– В мире ТВ все происходит по какой-то причине. Вот почему так легко угадывать повороты сюжета. Ну, знаешь, как в мыльной опере – если два персонажа, которые по идее не должны участвовать в одной сцене, вдруг встречаются, ты понимаешь, что скоро они влюбятся друг в друга или один из них – внебрачный ребенок другого и так далее…

– Да, точно. Вот только в реальной жизни ничто ничего не значит. Происходит всякая всячина, и в ней нет никакой структуры.

Люк вздохнул.

– Я знаю. Но…

– Что?

– Я ведь не живу реальной жизнью, правда? Я хотел бы, но не судьба. Я прикован к этому сраному миру «Шоу Трумена», и ничего у меня нет, одни телевизионные сюжеты. Джул, прости, пожалуйста, что я сказал эту чушь, ну, про твою историю…

– Это была не история. О чем я и говорю. Это был лишь набор событий.

– Я знаю. Я только…

– Не все события – истории. Это я и пытаюсь тебе объяснить.

Люк на секунду задумался.

– Да, но люди превращают события в истории. Истории придают событиям смысл, по крайней мере, для меня это так. Я лучше понимаю то, что вижу, если это история; мне нужно, чтобы всё смонтировали со смыслом, знакомство с персонажами – обставили как полагается, чтобы сюжетные линии были четкими и разрешались, ну, понимаешь, аккуратно.Тот же «Большой брат» – помнишь ведь, как я смотрел в Интернете съемки веб-камерой и ничего не понимал? Мне оказалась по зубам лишь окончательная телеверсия. Это потому, что она была смонтирована в виде связной истории. Я часто беспокоюсь, что, даже если мне удастся выбраться отсюда, я буду не в состоянии понять, что происходит вокруг, потому что… ну, я не знаю… потому что стану как тот бедняга, который думал, что раз он знает, как пройти через парк, то, значит, сможет проложить дорогу сквозь джунгли. Может, я могу понять что-то лишь с помощью историй, способен понять только персонажей ТВ, а не реальных людей, и лучше мне оставаться здесь и пялиться в ящик.

– Нет, Люк. В один прекрасный день ты отсюда выберешься.

– И моя история получит завершение? Моя «сюжетная линия»? Да, это будет круто.

– Внешний мир больше похож на ТВ, чем ты думаешь, – сказала Джули. – Люди говорят, как на ТВ, одеваются, как на ТВ, мелируют волосы, как на ТВ, и рассказывают друг другу истории, потому что… ну, потому что истории – это язык ТВ. Все наши ровесники ведут себя так, будто играют в сериале «Друзья», и бросают друг другу бессмысленные реплики, которые кажутся, ну, типа, буквально срежиссированными, понимаешь, будто идут съемки комедии положений. И этой игрой они просто маскируют всю дерьмовость собственной жизни. Знаешь, ты не единственный человек, который все время сидит перед ящиком.

– О. – Люк улыбнулся немного печально. – Тогда я с тем же успехом могу оставаться дома.

– Слушай, это просто я такая, – сказала Джули. – Я не умею превращать события в истории – то есть, конечно, умею, но мне это не нравится. Вот почему я расстроилась: я решила, что именно этого ты от меня добиваешься. Знаешь, я предпочитаю мгновения. Типа, когда вещи происходят и ничегоне означают. Мой школьный учитель английского говорил, что сказки, мифы и даже Библия – это лишь способы изложить нравственные заповеди, правила безопасности и размышления о мире в виде историй, чтобы люди лучше поняли подтекст, чтобы он легче усваивался, был доходчивее и осмысленнее. И мне это понятно на все сто. Но я не хочу, чтобы мне преподносили жизнь в упаковках из историй, как эти дурацкие готовые блюда, которые едят папа с Доной.