Оперативная карта
Шрифт:
— Гарбуза!
Гарбуза уже ел глазами начальство.
— Видел мужика у крыльца?
— Отогнать?
— Пойдешь с ним, покажет место, найдешь охотников — и вечером в секрет. Приведешь друзей, которые там встречаются. Понятно?
— Так точно.
Шишмарев вернулся в зал, сел за стол, рядом Слава, тоже сел, подпер голову руками, уставился восторженными глазами на Шишмарева.
— Тебе чего, Славик?
— Обещали поучить из револьвера.
— Сегодня не могу, некогда. Поручик! Собрать в шестнадцать ноль-ноль командиров батальонов и рот. А ты побегай
— Лучше я порисую.
Шишмарев настоящий кадровый офицер, любит, когда все предусмотрено и сверху и снизу, если его сочли нужным предупредить, он, в свою очередь, тоже считает нужным предупредить офицеров — с открытыми глазами воевать легче.
— Тебе чего, Слава?
— Бумаги.
— Я давал вчера.
— Порвал…
Шишмареву приятно присутствие мальчика, он чуть моложе его сына и нежнее, нежный мальчик, очень интеллигентный, куда только судьба не забрасывает теперь интеллигентных мальчиков, вместо того чтобы учиться в нормальной гимназии, ходит здесь в какую-то вторую ступень. Голод, конечно, разруха, куда они не загонят…
— Ты что там пишешь?
— Стихи.
— Покажи-ка. «Осенний лес роняет листья»… А что рифмуешь с листьями?
— Не получается. Я переменю…
— Покажи-ка… «Осенний лес листву роняет»… Ну, брат, на «роняет» уже легко!
«Отвяжись ты со своими рифмами, — думает Слава. — Займись делами». В общем этот Шишмарев довольно симпатичный, и добрый, и образованный… Но в нем нет той силы, которая движет Быстровым. И, между прочим, Славой. Слава ощущает в себе ту же силу, что и в Быстрове. Сила времени… Этого он себе не говорит, лишь смутно ощущает. Шишмарева легко убить, кажется Славе, а Быстрова невозможно. Не потому, что Быстров какой-то особенный человек, а потому, что наделен он этой особой силой.
— Что, получается? «Роняет листья лес осенний, замолкло пенье на полях, и только слышен в отдалены!»… Пиши, пиши, поэтом будешь!
Славе решительно не до стихов. У него сердце замирает. Хорошо, что Шишмарев его не опасается. Послал Гарбузу в секрет! Тот рад выслужиться. Холуй! Под вечер Степан Кузьмич появится на условном месте… А Слава не появится, потому что предупрежден, потому что за кустами в секрете Гарбуза! Быстрова схватят, а может, и убьют, если вздумает сопротивляться. А он обязательно будет сопротивляться. Не такой он человек, чтоб сдаться врагу… Но ведь Быстров нужен. Очень нужен! Много ли от Славы пользы. Вот даже сейчас он не знает, как поступить. И себя жалко и Быстрова. «Но ведь я РЕВОЛЮЦИОНЕР! И Степан Кузьмич! А ведь революционеры…»
Шишмарев и Ряжский выходят. Один Астров тюкает на машинке. Победитель! Тоже собирается въехать в Москву на белом коне и волочит с собой разбитый «ремингтон». Что заставляет его находиться в деникинской армии? Был писарь и будет писарем. Всего на свете боится, а больше всего Шишмарева. Эх ты, Астров, Астров! «Осени мертвой цветы запоздалые». Его и завтракать-то всегда забывают позвать!
Слава неторопливо выходит из комнаты, бежит на кухню к Нюрке.
— Писарь завтракал?
— А кто его знает.
— Полковник велел накормить.
— Так чо не идет?
Слава возвращается.
— Астров, вас завтракать зовут.
— А если кто придет?
— Я позову…
Астрову хочется есть, но он боится оставить канцелярию. Слава клянется, что ни на секунду не покинет комнату, и писарь уходит.
Теперь Слава один. Где депеша? Где полевая сумка? Депеша в полевой сумке, в планшете, а планшет командир полка унес с собой. Приказы… Что значат отпечатанные Астровым приказы в сравнении с приказом, только что полученным из дивизии! Слава уже вошел во вкус своей новой деятельности. На всякий случай берет по одному экземпляру всех приказов, выкручивает из машинки закладку и в целях маскировки изымает лист бумаги, и лист копирки, пусть Астров думает, что заложил не шесть, а пять экземпляров. Еще раз беглый осмотр стола…
Астров успевает вернуться раньше командира полка. На губах у него крошки картофеля.
— Никто не заходил?
— Кроме одного красного шпиона, никого.
— Вам все шуточки…
Видя доброе отношение командира полка к мальчику, он не осмеливается обращаться к нему на «ты».
Шишмарев возвращается со свитой, настроение у всех повышенное, должно быть, достали овес.
— А теперь у меня совещание, — обращается Шишмарев к мальчику. — Ты хоть не мешаешь, а не полагается.
— Пойду читать, — обиженно отвечает тот и тут же исчезает.
— Хороший мальчишка, — слышит он вслед.
Он уже у себя, в соседней комнате, на маминой кровати, с книгой в руке, прильнул ухом к стенке.
Он слышит, как собираются офицеры. Здороваются. Шишмарев молчит, и все молчат. Дожидаются.
— Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие… — Так или почти так. — Из штаба дивизии получено оперативное указание. Если командование армии примет решение отойти, ни в коем случае не стремиться к линии железной дороги, двигаться на Малоархангельск и дальше полевыми дорогами…
Слышно не очень ясно, Слава сам составляет фразы из отдельных слов.
— Простите, — перебивает кто-то из офицеров. — Я не понимаю: мы наступаем или отступаем?
— Пока наступаем, но… есть опасение, что наступление может захлебнуться. Не думаю, что имеется в виду общее отступление. Тактический маневр, с глубоким отходом от Орла, Курска.
— И даже Курска?!
— Попрошу к карте. Пока что идем вперед. Но если не удастся взять или обойти Тулу… Прошу проследить путь. Это оперативная карта. Прошу точно придерживаться…
Слава не очень-то хорошо разбирается, о чем идет речь, деникинцы наступают, о каком движении на Малоархангельск — непонятно…
9
Еще рано, еще рано за реку, но Слава уже собирается, страшновато, а собирается…
Вот дом Заузольниковых, у них квартирует Шишмарев, вот исполком, вот огород, почтмейстерская капуста, зеленые шары благоденствия, почта — и аллея. Сколько пар бродило по этой аллее! Направо Семичастная, а налево, налево долг, секрет, обман, слава и страх!