Оперативная карта
Шрифт:
— Степан Кузьмич?
— Это я, — отзывается Славка.
— А-а!..
Введенский не приглашает его в дом. Сошел с крыльца. Чиркнул спичкой, осветил на секунду мальчика.
— Очень приятно.
— Что приятно?
— Нет, ничего, это я так. Идемте.
— Куда?
— В баню.
Он действительно ведет мальчика к небольшой баньке, что стоит на отлете от дома. Радостный визг встречает Славку. Возле бани, оказывается, у самого входа, привязан Бобка.
— Заходите, заходите, — строго командует Введенский. — А то
— Нет.
— Очень хорошо. Огонь зажигать нельзя. Дверь не заперта, но сюда никто не войдет. Утром я вас навещу.
Слава переступил порог, и дверь за ним тотчас же закрылась. Мрак. Пахнет сырым деревом. Вытянул руку, нащупал скамейку. Шагнул. Еще скамейка застелена не то половиком, не то какой-то попоной. В темноте отыскал дверь в баню. Принес из предбанника попону, ощупью нашел полок, залез по ступенькам на верхнюю полку. Постелил, лег. Не страшно, а одиноко. Мама сейчас ужасно переживает. Ничего, завтра он как-нибудь даст о себе знать. Захотелось заплакать, до того одиноко. Нечаянно всхлипнул, сказалось нервное напряжение. Припомнились события минувшего дня, полезли в голову посторонние мысли, раздумья о том, что случилось и чему еще предстоит случиться, чередовались с калейдоскопической непоследовательностью. Мальчик подогнул ноги, шмыгнул носом и заснул…
* * *
Когда Славка выпрыгнул из окна, всех, кто находился в штабе, на мгновенье охватило оцепенение. Никто сразу ничего не понял. Раньше других пришел в себя Шишмарев. Он привык к неожиданностям войны и поэтому почти без промедления сообразил, что произошло. Встретил милого, скромного, культурного мальчика, да еще похожего чем-то на собственного сына, расчувствовался, размяк, потянуло к семье, сказалась усталость кочевой жизни. Вообразил, что мальчик испытывает такие же чувства.
Шишмарев тут же подскочил к окну, выхватил револьвер и крикнул:
— Стреляйте же, стреляйте! Там оперативная карта!
Надо отдать справедливость, и прапорщик Численко и Ряжский без промедления кинулись вдогонку за мальчишкой.
Но это оказался какой-то бес! Не успел выпрыгнуть, как перескочил через забор, даже не споткнулся, молнией пересек улицу, скатился в овраг, а там… Поминай как звали! Растворился во тьме и был таков… Несомненно, у реки его ждали.
Преследователи постреляли, постреляли и вернулись ни с чем. Шишмарев озверел, попадись ему сейчас под руку этот милый мальчик, он бы его пристрелил.
На выстрелы прибежал вездесущий Кияшко. В расстегнутом кителе, без фуражки. Пришлось рассказать. Кияшко только присвистнул.
— Я вас предупреждал…
На поиски не оставалось времени, на рассвете полк выступает. Речь могла идти только о возмездии. Кияшко предложил сжечь Астаховых: дом, амбары, сараи — словом, все. В пылу гнева Шишмарев готов был согласиться, но тут в комнату ворвался Павел Федорович.
— Да вы что, в уме? — возопил он. — Жечь своих?!
Шишмарев сразу взял себя в руки, волевой человек, распускаться на войне не приходится.
— Вы откуда взялись?
— Из соседней комнаты! — выкрикнул Павел Федорович. — Очумели, что ли, если паршивый мальчишка помутил вам рассудок?!
Павел Федорович вне себя, терять ему нечего — что он без дома, без хозяйства? Он костьми ляжет за свой дом.
Шишмарев оборвал:
— О чем вы?
— О том, что жечь хотите!
— Подслушивали?
— Да как же не подслушивать?! Я в своем дому, и меня жечь…
— Ну, это еще не решено, — сказал Шишмарев. — Ваш племянник, я уж не знаю кем подосланный, обокрал штаб.
— Да какой он мне племянник! — завопил Павел Федорович. — Пришей кобыле хвост, вот он кто мне! Привез брат, подобрал их, голодных, и оставил! Какое я имею к ним отношение?
— А вот найдите мальчишку, — вмешался Кияшко, — тогда поверим вам…
— Да где ж я его возьму? Он сам рад меня сжечь! Гольтепа! Разве генерал Деникин за то, чтобы жечь помещиков?
— Но ведь вы не помещик, — сказал Шишмарев. — Вы кулак, торгаш…
— А кулаки Деникину разве враги?
— Не кричите, — сказал Шишмарев. — Вы лучше помогите найти…
— Мне он не исповедуется, — не без насмешки уже отозвался Павел Федорович. — Спросите мать, может, та знает.
— Правильно! — подхватил Кияшко. — А ну, Астров, позвать!
Астров нашел Веру Васильевну в галерее, она стояла и вслушивалась в темноту.
Астров тронул ее за плечо.
— Просят…
— Да, да, — тотчас отозвалась Вера Васильевна. — Я понимаю.
Вошла в зал. Шишмарев всегда очень любезный, на этот раз не предложил даже сесть.
— Вы знаете, что сделал ваш сын?
— Нет.
— Похитил очень важный документ.
Вера Васильевна пожала плечами.
— Где он?
— Не знаю.
Тут опять вмешался Кияшко:
— Мы поведем вас по селу, и вы будете громко его звать.
— Нет, — сказала Вера Васильевна.
— Значит, вы с ним заодно?
— Нет.
— Тогда вы поможете его найти.
— Нет.
— Да что вы заладили все нет и нет… — рассердился Шишмарев. — Он у вас лжец, вор и обманщик!
— Нет.
Кияшко гадко усмехнулся.
— А вы…
— Ротмистр, без оскорблений! — вмешался Шишмарев. — С женщинами я не воюю.
— Она такая же предательница, как и ее сын, — ответил Кияшко. — Астров, выведите ее и посторожите. И вы тоже уйдите, — сказал он Павлу Федоровичу.
Офицеры остались одни.
Астров застыл у двери, шутки с Кияшко плохи. Вера Васильевна и Павел Федорович безучастно смотрели на Астрова, только Вера Васильевна ушла в себя, а Павел Федорович старался не пропустить ни слова из того, что говорилось за дверью.