Оперативное вторжение
Шрифт:
Скобы, торчащие из бетона и уходящие вверх, издали показались поваленным забором. Резкие тени на стене горизонтальной шахты придавали этому частоколу неприступный вид: казалось, некуда ногу поставить. А если поставишь, то соскользнешь вниз, еще дальше, провалишься в самый ад, на дно угольной пропасти.
Все на месте, ничего не изменилось. Где там приступочек?
Зафиксировав фонарь, Чила сорвал с себя майку, расстегнул ремень, сбросил брюки. Склонился над телом милиционера и освободил его сначала от автомата, потом от бушлата, набухшего от воды. Холодно в нем будет. Нет, свежо. Когда станет очень свежо, придется отдать концы.
Не к добру смеемся...
Брюки мокрые. Куртка — насквозь. Удостоверение? Корочки в непромокаемом исполнении. Кто я теперь? Пушкарев Николай Геннадьевич. Тезка. Отлично. Так, артемовский телефон не забыть, он теперь материализовался в корабельный, морской, брызгозащитный. Лишь бы хватило зарядки на один звонок. Но это ерунда — звонок он все равно сделает. Первый попавшийся человек с сотовым телефоном должен выручить.
Вроде бы все.
Чила бросил взгляд на милиционера:
— А ты с меня ростом был... Бывай, друг.
Командир отделения ОМОНа сержант Виктор Кушнир взял под охрану бетонную коробку. Он жутко завидовал товарищам, которые «мочили» террористов. Как на показательных выступлениях. Даже не ожидал, что такая слаженная работа вообще возможна. Неповоротливые в утепленных комбинезонах, утяжеленные «броней», они работали, казалось, не спеша. Никаких молниеносных передвижений. Наоборот, они будто своей медлительностью задавили противника. Каждый выстрел был упреждающим.
Бойцы сержанта Кушнира проверили объект и быстро вернулись назад, на просмотр. Чтобы не попасть под пули, рассредоточились по обе стороны коробки. Глядя на слаженные действия своих товарищей, Кушнир невольно и ревниво сравнивал их с бойцами «Альфы». У них более грязная работа, может, более напряженная. Любая силовая акция должна быть предельно выверенной, точной. Это при том, что противник будет теперь особенно внимательным, осторожным. Спецназовская машина раздавит всех, кто попадет на пути.
В центральном здании террористы попали в капкан. Фактически «ашники» взяли их в клещи, штурмуя с двух сторон. Одна группа напирала сверху, вторая — снизу. Трепыхаясь где-то в центре этого бредня, боевики стали ходячими мишенями.
А вообще первым делом Виктор выполнил поручение полковника Дамаскина. «У меня парень пропал. Отпустил его домой, а там он не появлялся. Посмотри, может...» Дамаскин сморщился. «Ладно, посмотрю. — И постарался обнадежить полковника уверенным кивком. — Как зовут парня?» — «Пушка-рев Николай. У него свадьба завтра».
Никаких следов Пушкарева обнаружено не было, а в шахту спускаться приказ еще не поступал. Это отдельная операция, которой сержант Кушнир дал пару кодовых названий: «Граждане бандиты» и «Теперь Горбатый». Она начнется скорее всего через час или два и по схожему сценарию: один выход будет блокирован, а со второго начнется прочесывание. Штурм захваченного объекта был вынужденным шагом. Если бы не эта скоропалительность, то вся операция носила бы более масштабный характер.
Со стороны технической станции, где располагался кольцеобразный автомобильный подход, подъезжала «Скорая». Вторая машина медиков, прибывшая с Комсомольского шоссе, осталась на кольце. Врач, поверх зеленоватого халата одетый в теплую куртку, и водитель вышли из машины и всматривались в задымленный вагон. Где-то позади них взревела тревожным сигналом пожарная машина.
Кушнир отошел от охраняемого объекта на несколько шагов и окликнул командира второго отделения:
— Что случилось?
— Игоря Клименко зацепило. Саня Васильев руку сломал.
— Серьезно?
— Нет, я, наверное, шучу.
— Да я про Игоря спрашиваю!
— "Броником" пуль нахватал, кисть пробило. В купешке двое боевиков засели, почти в упор отстрелялись.
Он махнул рукой: «Некогда». И поспешил к «Скорой».
В мокрой милицейской одежде Николай вытягивал под сто килограммов. Нашел в себе силы пошутить: «Надо было взвеситься до вылазки... Нагулял водянку».
"Я точно знаю, что здание, куда периодически ныряют террористы, «глухое», имеет один вход. Там даже окон нет".
И как только угадал.
Выход. Главное — не шуметь.
Чила выбрался из шахты, готовый в любой момент рухнуть. На сей раз задача — притвориться не мертвым, но смертельно усталым, сильно пьяным, любым.
Прислушался. Бесполезно. В уши словно ваты натолкали. И вообще в этом звуковом хаосе ничего не разберешь. Совсем недавно тут было тихо, если кто и передвигался, то чуть ли не на цыпочках. Сейчас же за этой бетонной коробкой откровенная беготня, громкие выкрики, мат. Кто-то командует: «Левее, левее... Стоп! Прямо!» Машину что ли паркуют?
Точно. Машину. «Скорую». Ну надо же как подфартило! Кто, интересно, ранен? Кто-то из боевиков? Вряд ли. Из них, наверное, никто не выжил. Вагон стоит как после бомбового удара.
Медлить нельзя. Автомат на грудь. Чтобы сразу бросался в глаза и заодно отвлекал. Голову разбивать не надо, и так вся шея в крови.
Закрыв левую половину лица рукой, Чила, пошатываясь, открыто пошел к «Скорой». Кто-то коротко его окликнул:
— Э! Стоять!
Николай медленно повернулся. Омоновец. В черной маске и «сфере», с «валом» на плече.
— Сколько время? — спросил Чила.
— Чего?! — сержант Кушнир округлил глаза.
— У меня часы встали, — Николай часто-часто моргал, неся всякую ахинею. — Я заводил-заводил... Школьную тетрадку потерял. Потом смотрю — автомат на месте. Позавтракать не успел — кирпичом окно разбили...
«Крыша съехала».
Кушнир только сейчас заметил, что у лейтенанта вся шея в крови, из ушей сочится сукровица, огибая застывшие красные сгустки.
— Е... да у тебя кровоизлияние. Ты из какого отдела? Стой, ты не Пушкарев случайно?