Опергруппа в деревне
Шрифт:
– …яйцами принародно обкидали младшего сотрудника милиции. И ведь постороннего человека не постыдились, представителя, так сказать, национального меньшинства…
– Но попрошу отметить, таки библейского народа! – раздался вдогонку гордый голос Шмулинсона. Митя выдержал паузу и проникновенно продолжил:
– Маменька родная от сына отказалася, соседи упрёками засмущали, друзья детства отвернулись, девки морды скорчили, и даже дети малые и те обидственное слово нашли, «оккупантом» обесчестили…
Я практически открыл рот, чтобы прекратить этот фарс, но на последнем предложении захлопнул. «Оккупант»!
– Посему от позора несмываемого, от горя безысходного, от тоски змеевидной лишает себя жизни ваш Митька беспутный! Казню сам себя смертью лютою, через повешенье… Абрам Моисеевич?
– А шо я? Я с вами, Димитрий! И нехай им всем уже через час будет жутко стыдно…
…Через венец ворот перелетела верёвка, оба конца скрывались внутри двора. Бабы, не разжимая зубов, тихохонько завыли. Я толкнул калитку плечом – заперто. Ворота, разумеется, тоже, забор высокий, и если я хоть капельку знаю Митькин гонор, он ведь там всерьёз удавится. И старый еврей с ним, за компанию…
– Прощайте, люди добрые!
– Ай, какие они добрые! Из-за десятка паршивых яиц некошерных кур довести нас до такой драмы… Молодой человек, тяните меня туже, нет никакой мочи здесь жить…
– Младший сотрудник Лобов! – не выдержав, рявкнул я. – А ну прекратить дешёвый балаган!
– Батюшка Никита Иванович? – недоверчиво раздалось из-за ворот. – И бабуля с вами? Нет… Ну тады простите меня, дурака, приказу не подчинившегося. Ибо честь моя замарана, а один замаранный мундир – всей опергруппе позорное пятно на видном месте! Абрам Моисеевич, не дёргайтесь…
– Митька! Уволю! Вот как бог свят, уволю!
– Таки сделайте это побыстрей или ви уже понесете грустную весть моей Саре! Пусть дети знают, шо их папа пал в неравной борьбе с людской чёрствостью в бою за яйца…
– Да бери сколь хошь ты энтих яиц, всю душу вымотал! – сорвался кто-то из мужиков, и вся деревня поддержала его согласным воем:
– Хоть телегу грузите, тока не вешайтесь! Никаких денег не надо, так гребите…
– Димитрий! Ви слышали? Таки это имеет некий смысл…
– Мне честь дороже.
Это были последние Митькины слова. Раздался истошный визг Шмулинсона, и верёвка на воротах резко натянулась. Подскочившее тело портного-гробовщика ударилось макушкой о венец, раздался треск и…
– Ломайте, мужики, – сипло попросил я, отходя от ворот.
Маняшин папа поднялся первым. Один удар плечом, лёгкий, без видимого напряжения, и калитку вместе с засовом снесло внутрь старостиного двора. Сам кузнец явно испугался, смущенно пропуская меня вперёд. Я автоматически козырнул… Внутри оказалась картина, достойная пера Шекспира (традиционно «обворовывающего» деревенских).
Под воротами, вниз головой, кривыми ногами вверх, стоит Абрам Моисеевич; рядом, на обломках табуретки лежит наш Митька с самым тупым выражением лица; и на шее у каждого обрывок верёвки… Ну да, Митькин вес не каждый корабельный канат выдержит, неудивительно, что Шмулинсона так подкинуло.
Я попытался аккуратно перевернуть «жертву масонского заговора», едва не навернулся вместе с ним, но пеньковый галстук
– Не мой сегодня день, – печально прогудел сзади бас моего напарника. – С утра не заладилось, может, к Бабуленьке-Ягуленьке сходить – вдруг сглаз какой? Мало ли у нас, честных милиционеров, завистников вокруг бродит…
– Ага, буквально табунами шастают! – резко оборвал его я. – А ну, взять наперевес соучастника по суициду и шагом марш в избу! Товарищеский суд отложим до возвращения в Лукошкино.
Митька спорить не стал, снял с бычьей шеи верёвочку, вздохнул, сунул Шмулинсона под мышку и направился восвояси заданным курсом. Я ещё немного потолкался в толпе, надеясь выяснить что-нибудь насчёт участия дьяка, и кое-кто действительно подтвердил – был тут один, не местный, смущал народ страшными историями о нашем произволе.
Всё, Груздева надо брать, доигрался… Хотя, если вдуматься, подобное поведение для него несколько странновато. В том смысле, что заварить бучу, подбивая невинных людей к пустопорожнему бунту, – это ему раз плюнуть. Но заблаговременно покинуть место преступления, не дождавшись результата, не в его правилах…
Вспомнился стоящий за леском терем боярина Мышкина. Неужели опять шамаханы в личинах? Было у нас разок такое, потом еле расхлебали… Шамахан, по мере необходимости, может перевоплотиться в кого угодно, хоть в дьяка Фильку, хоть в царя Гороха, хоть даже в меня самого! И отличить его можно лишь по маленькому поросячьему хвостику, не поддающемуся никакой магии. Может, пора стрельцов из города звать, или я опять себя накручиваю?
И, кстати, пообедать пора, а то как перекусил с утра, так до сих пор хоть бы яблочко зелёное кто предложил. Надо бросать всё и идти к Яге, она меня голодного на дух не переносит. В хорошем смысле… Вот так я и поступил, и оказался только в выигрыше.
…Уже практически на закате донельзя довольного Абрама Моисеевича отправили в Лукошкино на телеге, под завязку гружённой корзинками с яйцами. Гешефт полный, театр двух актёров взял реванш, деревня надолго запомнит их яркую постановку.
Митька сумрачно слоняется по двору, гоняя мелких пауков и подманивая на свист крупных. Почему они шли, фиг их знает! Может, он свистит по-особому, может, пауки всё равно в нашу избу лезут, а так хоть парень при деле. Мозги ему бабка вправила, Марфа Петровна ещё не заходила, но ведь придёт точно – до конца сына стыдить…
Чувствую, у них тут это любимое занятие – стыдить и просить прощения. Староста вот уже приходил, извинялся, что ворота низкие и верёвка некрепкая, когда снова надумаем вешаться, чтоб к нему шли, уж он-то понадёжнее положит…
– Никитушка, – Яга ненавязчиво оторвала меня от грустных размышлений, – ты бы поел чего, а? Ить ноченькой в засаду пойдёте, на голодное брюхо всех злодеев упустите…
– У меня морда лица треснет, и вам придется накладывать мне швы шерстяными нитками, – самокритично пошутил я. – А если серьёзно, так там всех злодеев один дьяк Филимон. И то не факт, что этой ночью он непременно будет шастать у боярского терема. Может, всё-таки надо было сначала самого Мышкина спросить?