Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)
Шрифт:
Мы успели проехать всего 2 часа, как вдруг совершенно неожиданно, при ветре, бывшем все время с севера, на нас налетел сильный вихрь с востока и так ударил в лодку посла Брюггеманна, что она совершенно накренилась и стала черпать воду. Высокая волна ударилась у лодки вверх, так что вода стояла на поллоктя выше борта; крестьяне принялись кричать, повалились на другую сторону лодки, быстро сорвали парус и повернули лодку по ветру. После этого опять стало тихо, и мы снова могли ехать с прежним ветром. Такой вихрь налетал в течение двух часов трижды: впрочем, крестьяне, которые потом уже видели приближение его издали, поворачивали лодку по направлению вихря и давали ему пройти. Однако в первый раз мы весьма сильно испугались. Я вполне уверен, что это была величайшая опасность, которую мы испытали на море. Так как мы находились посреди моря, а лодка наша была весьма тяжела (в ней, помимо восьми человек, находился груз в виде посольского серебряного сервиза и других вещей) и имела только узкий борт, то немногого недоставало, чтобы все мы пошли ко дну. Особенно следует удивляться тому обстоятельству, что лодка посла Крузиуса, шедшая за нами всего в расстоянии выстрела из пистолета,
Когда мы находились еще милях в трех от суши, на нас повалил сильный град, в то время как другие наши люди, следовавшие за послами, наслаждались прекрасною погодою и солнечным светом.
Когда нам оставалось до суши всего полмили, ветер возымел намерение измениться в обратную сторону и погнать нас назад; однако мы постарались налечь на весла и обещали подарить крестьянам бывшую при нас бутылку водки (в три кувшина вместимостью), если к вечеру мы достигнем суши. Рыбаки со свежими силами взялись за весла, пустили в ход всю свою силу и к вечеру, а именно к 18 ноября, счастливо добрались до берега; мы высадились в Эстляндии на Малльском берегу, пробыв 22 дня на Балтийском море.
Только что мы достигли берега и не успели еще высадиться, как крестьяне сейчас же схватились за бутылку с водкою, которую мы им предоставили охотно, но слишком рано: не успели мы еще вынести груз и разместить его на суше, как они побежали с бутылкою в деревню, созвали своих родных и соседей и выпили бутыль столь поспешно, что раньше, чем мы спохватились, они уже бегали кругом с женами и детьми, донельзя пьяные, начали ругаться и драться, так что их ни к чему 22 того же месяца опять 2 барки, шедшие из Ревеля в Финляндию, были бурею прибиты к Гохланду. Их наняли для переезда оставшиеся на острове наши люди; вместе с лошадьми и грузом они 24 того же месяца благополучно переправились в Лифляндию.
Отсюда [т. е. с берега] мы все вместе направились в Кунду, на двор г. Иоганна Мюллера, моего покойного тестя, лежащий всего в 2 милях от этого берега. Здесь оставались мы в спокойствии 3 недели и успели все подряд переболеть от вынесенных на море бедствий; впрочем, никто не оставался на постели дольше 3 дней.
Так как для пополнения некоторых дорогих вещей, попорченных кораблекрушением, нам казалось более удобным побывать в каком-либо городе, то мы собрались в путь в г. Ревель, куда мы 2 декабря и прибыли вполне благополучно.
Что за сердечное сочувствие во всем городе было вызвано тем несчастием, которое мы претерпели на море, это в достаточной мере можно было понять не только из большой радости и ликования при прибытии посланного вперед Иоганна Христофа фон Ухтерица, но и из воспоследовавших затем благодарственных молебствий в церквах и публичных возблагодарений в гимназии.
Вот каково было это в высшей степени опасное плавание, которое мы тогда совершили через Балтийское море, где мы почти каждый день видели смерть перед глазами, и наша жизнь была непрерывным умиранием, причем, однако, мы тут же должны были чувствовать и славословить особую, спасительную для нас милость Божию.
Глава XXI
(Книга II, глава 6)
Магистра Павла Флеминга стихотворение о нашем кораблекрушении
Об этом крушении потом, по некоторым причинам, на нашем корабле у Нижнего, на Волге, в ста милях за Москвою, публично говорилась проповедь. Потом мой дорогой спутник — покойный Флеминг — написал на эту тему стихотворение [90] и переслал его мне: я беру это стихотворение из его сочинений и помещаю его здесь.
90
стихотворение. Переведено около половины стихотворения, приведенного Олеарием из сочинений Флеминга.
НА РЕЧЬ ОЛЕАРИЯ О КРУШЕНИИ, КОТОРОЕ ОН ПРЕТЕРПЕЛ У ГОХЛАНДА В НОЯБРЕ 1635 г.
[Начало опущено].
…Высокий остров есть на лоне Амфитриты. На нем уже не раз, злой бурею прибитый К твоим, Финляндия! и шхерам и брегам, Спасенье находил моряк своим судам. Высоким назван он, сей остров, ввысь подъятый, Пустынный, полный скал, туманами объятый; Он мрачен, гол и дик — но дичи он лишен: Едва трех рыбаков бедно питает он. Здесь вам узнать пришлось, что Парка вам сулила: Златая ль жизнь вас ждет иль скорая могила. Злым ветром весь корабль истрепан и избит, И вдруг о твердый он кидается гранит… Тут смерть предстала вам. Вы видели могилу. Разбило киль в куски и руль ваш вмиг скосило. Все планки, задрожав, как щепки, раздались, И с моря волны к вам в каюты ворвались, Труп корабля погиб. Все, что грузнее было Из скарба, — шло на дно, а легкое — поплыло. И был тут крайний срок, чтоб к суше подплывать: И усмотрев Небес над вами благодать, Что жизнь Они дарят, вы в море побросались; Надеждой, ужасом в вас души волновались. Вам берег близок был — и вы уже на нем: А груз богатый пусть лежит на дне морском. Ведь тот, с кем на море крушение случится, Презрев богатства все, лишь жизнь спасти стремится. Нагой бросается он в волны. Спасшись сам, Он счастлив, пусть хоть весь достался скарб волнам. Вы были в радости и в страхе в то же время… Как скуден остров тот, что ваше принял бремя! Ничем решительно он угостить не мог Гостей своих. Но тут опять Господь помог: В обломках корабля на берегу в прибое Сыскали вы и хлеб и овощи. Но вдвое, Чем голод, тягостен вам зимней стужи страх: Как быть без крова здесь при зимних небесах! И снова смерти лик пред вами рисовался… Как вдруг гонец от вас пред нами показался. От радости в слезах, что все же вы спаслись, Лифляндцы, ревельцы навстречу вам неслись. Бог славится в церквах, а школы шлют приветы. Кто плакал и вздыхал, все радостью согреты. И это дорогой мой друг все испытал, И здесь всем странам он подробно рассказал, Сам о себе свидетель. Пусть же все внимают О том, что для тебя, Германия! свершают. И сила нас гнела и зависть и раздор, Но смело дали мы бесстрашный им отпор. Господь утешил нас за долгие невзгоды И, благостно хранив, привел нас в эти воды, Где Волга множеством потоков разлилась И в Каспий полною струею пролилась. Пусть Бог и доле нам спасенье посылает И дело славное от бед оберегает! Голштинья счастия и радости полна, Сумев подвинуть так вперед свои дела! В чем императорам и папам отказали, В чем королям запрет [91] — то мы теперь стяжали. Так мчи же нас. Борей, дыханием своим: Что мы замыслили, мы скоро совершим! 1636. Перед Астраханью. 3 октября.91
в чем королям запрет. В этом роде бояре во время совещаний говорили голштинским послам, ссылаясь одновременно на невыполнение условия: «…И бояре говорили прямо: они говорят, что иным государем будет то в великое подивленье, что их (т. е. голштинцев) пропустят ныне в Персиду даром без платежу. Окрестные государи Аглийской и Польской и иные государи просили того у царского величества, чтобы через московское государство пропустить хотя послов их или посланников или гонцов, не токмо что торговых людей пустили в Перейду, и оттого давали государю многую казну и царское величество им ход в Перейду не дал, а дал ход по государя их прошенью торговать их голштенским людем, а им было платить по уговору ефимки погодно безпереводно, и они не хотят по уговору ефимков платить, товаров своих в Ярославль не привезли, и просятся ехать ныне в Перейду без платежу, а едут они не для посольских государственных каких дел, договариваться едут с персидским шахом о торговле, чтоб… голштенским торговым людем приезжати в Персиду для торговаго промыслу…» (Рукопись моск. главн. архива мин. ин. дел).
Глава XXII
(Книга II, глава 7)
О княжеском и посольском наказах, которые мы соблюдали во время посольства
Когда теперь у господ послов в Ревеле собралась вся их свита, они велели прочитать княжеский наказ о порядке, полученный в Готторпе. Он гласил так:
«МЫ, ФРИДЕРИК, Божиею милостию наследник норвежский, герцог шлезвигский, голштинский, стормарнский и дитмарсенский, граф ольденбургский и дельменгорстский и проч., свидетельствуя всем и каждому из находящихся при нынешнем нашем отправляемом в Москву и Персию посольстве — свою милость, объявляем при этом:
Так как мы, по важным причинам, назначали и определили мужественных и ученейших наших советников и дорогих верных нам Филиппа Крузиуса, лиценциата прав, и Отгона Брюггеманна нашими послами к великому князю московскому, государю Михаилу Феодоровичу, нашему любезному дорогому господину дяде и шурину, а затем и к королю персидскому, снабдив означенных лиц для этой цели знатною свитою, то и почли мы за благо, дабы, наряду с исправлением порученных им нами дел, вверенная им княжеская честь содержалась в должном внимании всеми, в особенности же свитою, и дабы им оказывались, в уважение к нам, всякие должные честь, повиновение, почтение и послушание, — выработать сей нижеследующий придворный порядок, по которому обязаны жить и все вместе и каждый в отдельности.
Для начала и прежде всего предписывается всем и каждому, состоящему в свите этого нашего посольства, оказывать вышеозначенным нашим обоим послам, в уважение к нам, всякую должную честь, повиновение и услуги. Всему тому, что они, как сами, по какой-либо нужде, так и через назначенного их маршала, прикажут, определят или постановят, должно повиноваться без противоречий и отговорок; всегда должно им оказываться необходимое послушание. Сим мы, даем означенным нашим послам авторитет и силу строго судить, смотря по качеству дела, всех непокорных и непослушных и наказывать их.