Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)
Шрифт:
Русские некоторое время после этого были смирны и покорны ему и, таким образом, внушили своему великому князю чувство полной безопасности, вплоть до дня брака, который совершен был в 1606 г. 8 мая. Когда в это время, вместе с невестою, в город вступили многие поляки и другие иностранцы, большею частью в полном вооружении, то это русским вновь открыло глаза. Князь Василий Шуйский опять призвал знатнейших в городе тайно во двор свой, повторил о великой опасности, которой подвергается их отечество при настоящем великом князе, и говорил, что дальнейшее оставление управления в его руках привело бы, несомненно, к их окончательной гибели. [Он сказал: ] лично сам он уже однажды жертвовал жизнью ради греческой религии и благополучия отечества; готов он и впредь делать то же и изыскивать средства для предупреждения несчастия, если только и они готовы помогать ему. Остальные, не долго думая, обещали и клялись пожертвовать, заодно с ним, имуществом и кровью, только бы он начал то, чего желал.
Это решение держали в тайне и стали ждать случая, который и нашелся в последние дни брачных празднеств. 17 мая, в 9 день брака, ночью, когда великий князь и его приближенные находились в опьянении и сне, — русские поднялись, велели бить в набат во все колокола и быстро вооружили весь город. Прежде всего пошли на Кремль, перебили польскую стражу у ворот, открыли ворота, ворвались в великокняжеские покои, все разграбили и расхитили; великий князь, который думал спастись через окно на площадь среди оставшейся стражи, был схвачен, избит и со многими насмешками вновь отведен в покои. Когда его предполагаемая мать это узнала и, с крестным целованием, спрошена была Шуйским, истинный ли это ее сын, она тотчас ответила: «Нет; она родила лишь одного сына, который в ранней молодости вероломно был умерщвлен». После этого Лжедимитрия застрелили из пистолета. Затем слуги, свадебные гости и другие иноземцы, в том числе многие ювелиры с великолепными драгоценностями, в общей сложности 1700 человек, были немилосердно перебиты. Великую княгиню с ее отцом, воеводою, с братом, равно как и королевских польских послов, отправленных на торжество бракосочетания, захватили в плен и обошлись с ними столь дурно, что, например, благородных женщин насильно валили наземь и бесчестили. Тело Димитрия раздели донага, потащили на площадь перед Кремлем и оставили в течение трех дней лежать нагим, на столе, так что каждый мог видеть и проклинать обманщика. После этого его, правда, закопали в землю, но вскоре вновь выкопали и сожгли.
Так как все это дело удалось вполне по мысли русских, то они вожака своего, князя Василия Ивановича Шуйского, сделали великим князем и короновали его 1 июня 1606 г. Едва только он вступил в управление, как вновь поднялся новый обманщик, по имени князь Григорий Шаховской, вздумавший воспользоваться хитросплетением бывшего Димитрия. Во время сумятицы в Кремле он достал печать великого князя, отправился вместе с нею, в сопровождении двух поляков, в Польшу, распространяя по дороге, во всех постоялых дворах, слух, будто он Димитрий, и якобы в свалке хитростью спасся от русских: «Так как дело происходило ночью, то они другое лицо приняли за него и убили на его месте; теперь же он желает в Польше собрать новое войско и отомстить московитам за испытанные позор и убытки». Везде он раздавал при этом хозяевам (постоялых дворов] щедрые подарки. Не бывшие в Москве верили этому и сообщали в Москву. Слухи эти опять вызвали не малую смуту. Русским пришлось вести теперь большие войны против этого обманщика, и еще другого, стало быть — уже третьего самозванца. Последний называл себя также Димитрием, родным сыном Ивана Васильевича, но, на самом деле, был сначала в Москве простым писцом. Будучи очень остроумен и красноречив, он приобрел достаточное количество сторонников не только из беглого люда, но и среди больших городов. Сюда присоединялись еще польские вельможи, немало помогавшие ему с тем, чтобы отомстить московитам за испытанный позор. Так как русские зачастую сильно страдали при этом, то они стали винить великого князя Шуйского, полагая, что он несчастлив в правлении своем, так как победа как бы бежит его и склоняется в сторону врагов. «Кровопролития в России, — [думали они], — не прекратятся, пока власть принадлежит ему». Поэтому они, подстрекаемые тремя московитскими господами, а именно: Захарием Ляпуновым, Михаилом Молчановым и Иваном Ржевским [147] , в третий год правления его, отняли у него скипетр и корону, отправили в монастырь и здесь, против его воли, постригли в монахи. После этого решили уже не брать из собственной своей среды государя, а иметь великим князем иностранного высокого монарха, рожденного от королевских или великокняжеских родителей. Со стороны величия, близости по языку, нравам и одежде и по другим причинам они не знали более удобного кандидата, как польского королевича Владислава. Поэтому они сделали соответствующее предложение королю польскому, который, на известных условиях, его и принял. Случилось это в 1610 г. по Р. X.
147
Иваном Ржевским. В тексте подлинника — Kesefski, очевидная опечатка вместо Resefski или Rsefski. П. Барсов переводит: Косовский — такого деятеля в смуту не было. В «Летописи Московской» (Бера) Ив. Резецкий. Вполне очевидно, что речь идет об Иване Ржевском, о котором см. у С. Ф. Платонова «Очерки по истории смуты».
Тут русские опять извлекли своего великого князя Василия Шуйского из монастыря и послали его, вместе с братом его Димитрием Шуйским, русским полководцем, а также еще с третьим братом и несколькими другими русскими господами из рода Шуйских, в плен, к Смоленску, к королю польскому. Под властью короля польского и умер в заточении великий князь и, как говорят, похоронен, близ дороги, между Варшавой и Торном.
Король польский дал своему полководцу Станиславу Жолкевскому, стоявшему в это время с войском, с враждебным намерением, перед Москвою, приказание, чтобы, по заключении перемирия, он принял, именем королевича, присягу, стал править делами и оставался в Москве до тех пор, пока Владислав не прибудет лично. Русские согласились на это, присягнули полководцу на имя Владислава и в свою очередь взяли с него присягу, ввели Жолковского с 1000 человек в великокняжеский столичный дворец и оказали ему прием со всякого рода роскошными подарками и угощением. Польское войско, тем временем, мирно стояло вне города, между московитами и польским лагерями была большая дружба, ежедневно обе стороны сходились, и происходил торг. Тем временем поляки поодиночке стали входить в город, ища у горожан пристанища; в конце концов, до 6000 человек оказалось в Кремле и вокруг него; они стали весьма в тягость русским в домах, церквах и на улицах, и горожане предпочитали лучше не иметь никаких дел с поляками, тем более что время приезда нового великого князя, несколько замешкавшегося, показалось им слишком далеким, да и все дело начало казаться подозрительным. Поэтому московиты собрались 20 января 1611 г. на площади перед Кремлем в числе нескольких тысяч, стали сильно жаловаться на большие насилия и распутные действия солдат, совершавшиеся ежедневно по отношению к дочерям, женам и в особенности к святым их; в [иконы] этих последних поляки стреляли из пистолетов. Кроме того, ежедневное содержание 6000 человек в городе стоило больших денег. Они жаловались также, что испытывают помеху во всех своих делах и крайне истощаются поборами; не знают они, далее, что и думать о причинах неприезда вновь избранного великого князя; поэтому они не в состоянии долее выдержать, должны сами позаботиться о своем благополучии и прибегнуть к другим средствам.
Хотя [польский] полководец добрыми словами и старался примирить их с собою и даже назначил суровые наказания некоторым преступникам из числа своих солдат, все-таки русские не удовольствовались этим. Опасаясь всеобщего восстания, поляки расставили сильную стражу, заняли все улицы и ворота и запретили русским попадаться со смертоносным орудием в руках. Это еще более ожесточило русских; они собрались толпами в разных частях города с тем, чтобы полякам пришлось разделиться для борьбы с ними. Поляки же зажгли в разных местах город, так что русские должны были бежать, чтобы не дать погибнуть в пламени своим женам, детям и всему, что им было дорого. Отсюда возник столь сильный пожар и такое кровопролитие, что в течение двух дней обращен был в пепел весь обширный город Москва за исключением лишь Кремля и каменных церквей; погибло более 200000 московитов, а остальные принуждены были бежать из города. После этого Кремль, великокняжеская казна, церкви и монастыри были начисто ограблены, и невероятные богатства в золоте, серебре, жемчуге, драгоценных камнях и иных дорогих вещах были захвачены и отосланы в Польшу. Как рассказывает Петрей, солдаты, из озорства, крупными одиночными жемчужинами заряжали свои ружья и стреляли на воздух. Еще по сию пору русские жалуются на это громадное хищение и, между прочим, на пропажу большого единорога [148] , украшенного крупными алмазами и другими драгоценными камнями.
148
пропажу большого единорога. Ср. в Введении, переписку по поводу «единорогова рога».
Через 14 дней после этой сумятицы Захарий Ляпунов (перед тем, с двумя соучастниками, добившийся того, что Шуйский был изгнан, а королевич польский избран в великие князья) с несколькими тысячами человек, собранными им в стране, явился под Москву, осадил поляков в Кремле, и, так как они в сражении также были заметно ослаблены, то он нанес им сильный ущерб и добился того, что поляки должны были просить мира, сдать Кремль и снова уйти из страны.
Когда русские вновь стали хозяевами в стране, они избрали и короновали великим князем Михаила Феодоровича. Случилось это в 1613 г. Отец его был Феодор Никитич, родственник тирана Ивана Васильевича. Когда он оставил брак и вступил в духовное звание, его избрали в патриархи, причем он изменил имя и стал называться Филаретом Никитичем. Сын его, подобно ему, по природе своей был очень благочестив и богобоязнен; отцу своему он, в течение всей его жизни, оказывал великий почет и сыновнее послушание. Когда перед его царским величеством должны были являться послы иностранных государей, отец, по его желанию, со своими клириками, во время публичной аудиенции, сидел по правую руку его. Этот патриарх скончался в 1633 г., незадолго до приезда нашего в Москву.
Великий князь Михаил Феодорович застал, при вступлении своем на престол, в стране большие беспорядки. Он постарался поскорее заключить мир с соседними государями, правил кротко и относился милостиво к иностранцам и туземцам; все говорили, что в стране, в противность тому, к чему русские привыкли, за целые сто лет не было столь благочестивого государя. Он скоропостижно скончался в 1645 г. 12 июля, после правления, продолжавшегося 33 года, 49 лет от роду. Восемью днями позже скончалась и супруга его, великая княгиня. Ему наследовал в правлении сын его [великий] князь Алексей Михайлович, правящий поныне.
Ранее чем продолжать описывать царствование этого великого князя и наблюдавшееся до сих пор состояние России, я хочу упомянуть о новом обманщике, который, при кончине предыдущего и вступлении на престол нынешнего великого князя, не постеснялся прибегнуть к обману вроде прежнего Лжедимитрия и выдавал себя за законного наследника великокняжеского престола.
Глава XLIV
(Книга III, глава 12)
О Лжешуйском, иначе говоря — Тимошке Анкудинове, его происхождении, действиях и гибели
Был некий русский, который желал именоваться Iohannes Sinensis [Szuensis?] — что, по его словам, по-сарматски переводится «Иван Шуйский». Бежав из-за некоторых преступлений из Москвы, он выдавал себя в чужих странах за сына бывшего великого князя Василия Ивановича Шуйского. Нынешний великий князь Алексей Михайлович с большими затратами разыскал его; он был схвачен, и в минувшем году в Москве его казнили.
Так как он в различных странах, частью лично, частью по слухам, был известен, и весьма многие, в том числе и высокие государи, не знали истинных обстоятельств о нем, и даже были о нем весьма различных и неправильных мнений, — я хочу вкратце рассказать всю истину о нем, как я ее достоверно узнал не только от русских, но и от немцев, живущих в Москве и хорошо с ним знакомых.